Ван Цзинвэй был глубоко подавлен. Он давно страдал от диабета, и политические невзгоды усугубили его самочувствие. Он слег, его жена Чэнь Бицзюнь (которую все звали Бекки) то и дело вызывала к нему врачей, и он отказывался вести «какие бы то ни было деловые разговоры». После отстранения Кисаньки, «за которого он держался», Ван чувствовал, что «потерял лицо». Он был обижен тем, что русские пошли на уступки Чану, и считал, что теперь ему надо «некоторое время побыть в стороне от работы». Об этом он написал в письме «цикаде» Чжану, самому авторитетному в глазах Чана человеку. В мае Ван Цзинвэй выехал на лечение за границу.
По иронии судьбы на одном пароходе с ним из Кантона в Шанхай отплыл его старый недоброжелатель центрист Ху Ханьминь, который только за несколько дней до того, 29 апреля, вернулся из Москвы в Кантон через Шанхай, несмотря на попытки советских властей удержать его. В тот же день в Вампу Ху встретился с Чаном, действия которого 20 марта он от души одобрял. Он поделился с будущим генералиссимусом впечатлением от СССР, заявив, что цель русских — «взорвать Гоминьдан изнутри, чтобы в конце концов КПК заменила ГМД». Ху посоветовал Чану арестовать Бородина, но Чан, понятно, к этому не был готов: перед походом на север рвать с СССР было неразумно. Он не сказал ни да ни нет, но в тот же день, стремясь продемонстрировать преданность союзу с Россией и одновременно лишний раз показать свою власть, передал слова Ху Ханьминя Бородину, тоже навестившему его в Вампу[31]. После этого Ху ничего не оставалось, как сразу же покинуть Кантон. В Шанхае он занялся литературной деятельностью.
Между тем в деревнях Гуандуна началось разоружение так называемых крестьянских союзов (на самом деле — паупер-люмпенских), которые к тому времени образовали коммунисты. Кроме того, Чан предъявил компартии ряд требований, направленных на значительное ограничение ее политической и организационной самостоятельности в Гоминьдане. Эти требования были вынесены на 2-й пленум ЦИК Гоминьдана второго созыва (15–22 мая 1926 года) самим Чан Кайши. В их поддержку выступили Тань Янькай, цикада «Чжан» и сын Сунь Ятсена от первого брака — Сунь Кэ (он же Сунь Фо), после чего требования были приняты. Они включали следующие пункты: запрещение критики Сунь Ятсена и его учения; передача председателю ЦИК Гоминьдана списка коммунистов, желавших вступить в ГМД; ограничение числа коммунистов в ЦИК, провинциальных и городских комитетах Гоминьдана до одной трети от общего количества членов этих комитетов; запрещение коммунистам заведовать отделами ЦИК ГМД; запрещение членам Гоминьдана созывать совещания от имени своей партии без разрешения ее руководства; запрещение членам Гоминьдана без разрешения участвовать в деятельности компартии; предварительное утверждение объединенным совещанием[32] всех инструкций КПК, передаваемых ее членам; запрещение членам Гоминьдана вступать в КПК. Близкий к Чану человек, старший племянник его покойного «кровного брата» Чэнь Цимэя, — 34-летний Чэнь Гофу, прибывший по просьбе Чана в Кантон из Шанхая накануне пленума, 1 мая, стал заведующим ключевым отделом Центрального исполкома — организационным (вместо коммуниста Тань Пин-шаня, возглавлявшего его со времени II съезда партии). По словам родного брата Чэнь Гофу, тот стал заниматься поиском скрытых коммунистов в рядах ГМД, чтобы в подходящий момент вычистить их.
Следуя курсу Сталина, направленному на захват в подходящий момент власти в Гоминьдане, китайские коммунисты приняли эти требования. В противном случае им надо было бы выйти из Гоминьдана, но это похоронило бы все надежды Москвы на превращение ГМД в «народную (рабоче-крестьянскую) партию». Московские руководители и ЦК КПК были к тому же введены в заблуждение довольно искусным маневрированием Чан Кайши. Через некоторое время после переворота он ограничил деятельность не только коммунистов, но и правых гоминьдановцев. В Вампу Чан распустил и коммунистический «Союз молодых воинов», и гоминьдановское «Общество по изучению суньят-сенизма», а некоторых правых сместил со своих постов. В конце мая он даже арестовал одного из наиболее ярых сторонников исключения КПК из ГМД — начальника Полицейского управления Кантона У Течэна. Главный информатор Москвы Бородин расценил все это как конкретное проявление «бессилия» правой группировки. Бородин даже считал, что «резолюции пленума Ц<ИЖ <ГМД> о коммунистах нанесли правым больший ущерб, чем коммунистам». «Будь Сунь жив, он бы тоже принял определенные меры для ограничения деятельности КПК», — откровенно сказал Бородин члену ЦИК КПК Чжан Готао.
31
Забавно, что Бородин вернулся в Кантон из Пекина через Шанхай тоже 29 апреля и тоже на одном пароходе с Ху Ханьминем, которому во время рейса рассказал, что после 20 марта «многие не одобряют Чан Кайши».
32
Решение об организации объединенного совещания из пяти представителей ЦИК Гоминьдана и трех представителей ЦИК КПК с участием Бородина было принято также майским (1926 года) пленумом ЦИК Гоминьдана. Решение, правда, так и осталось на бумаге.