— Оно и видно, — проворчал пан Кролл. — Погодите годик-другой, начнете мучиться с почками или с печенью.
— Пустяки, — ответил пан Смитек с непозволительным легкомыслием, — Главное — знаешь, что пожил всласть…
В тот вечер пан Смитек купил кусок ливера, сто граммов эдамского сыра и, придя домой, скипятил себе чай. Ливер и корка от сыра достались кошке Лизке, после чего она умылась лапкой и собралась было выйти, но хозяин с укором остановил ее:
— Ах ты, бездельница, легкомысленное создание, одни гулянки у тебя на уме. Чего тебе дома не сидится? Ты ведь не молоденькая, понимать должна, у, потаскуха, — нежно продолжал пан Смитек, взяв Лизку к себе на колени; затем надел наушники, настроил приемничек и стал слушать. Кто-то читал какие-то стихи, и пан Смитек попытался отбивать ритм ногой, но почему-то все не попадал в такт, ему стало скучно, и он дернул Лизку за хвост. Лизка ловко повернулась и цапнула его за руку, после чего на всякий случай спрыгнула на пол и сверкала глазами уже из-под кровати.
От стихов и плохого Лизкиного настроения пан Смитек и сам как-то расстроился; он почитал еще немного газету, в которой принес домой сыр, а в десять был в постели; в половине одиннадцатого, когда на кровать вспрыгнула Лизка и устроилась у него в ногах, пан Смитек уже спал.
— Ох-хо-хо, — зевал на другой день пан Смитек, — жизнь окаянная! Господи, что вчера была за ночь! Вот, — проговорил он, протягивая руку, — видите: царапина. Какая была женщина! Русская, Лизой зовут, словно дикая кошка. Чего она только не вытворяла!.. — Пан Смитек безнадежно махнул рукой. — Что вам рассказывать! Разве вы, домоседы, поймете! Пусть смерть, пусть тюрьма — но жизнь надо пить полной чашей! А вы… да ну вас совсем с этой вашей мещанской моралью!
О последних делах человека
© Перевод И. Ивановой
Трамвай звенит и с грохотом несется вверх к Ольшанскому кладбищу.
— Гляди, — обращается низенький мужчина к молодому парню в кроличьем тулупчике, — опять здесь чего-то строят, школу, наверное, какую или кино… Знаешь, я ужасно рад, что увидел его еще раз. «А, это ты», — сказал он. Оно, конечно, ему от этого не стало легче, но всегда важно проявить дружеское участие. «Так я еще приду, — пообещал я, — к тому времени ты уже бегать будешь, — говорю, — и на тебе…»
Парень в кроличьем тулупчике уныло закивал головой.
— Я медаль надел, пускай, думаю, он порадуется, — продолжал низенький, — а он и говорит: «Здорово, неужто это ты?» Узнал, значит. Я утешаю: «Иозеф, это пройдет». А он на это: «Маничка, дай мне кусочек потрошков». Она дала, он откусил немножко — откусил только, а съесть ничего не съел. «Маничка, дай мне кусочек потрошков», — с чувством повторил низенький.
Парень в тулупчике шмыгнул носом.
— Конечно, он тебе все же брат был, — утешал его низенький. — Она-то говорила, что он уж и себя не помнит, а он только посмотрел на меня и говорит: «Тоник, это ты, значит?» У, — воскликнул вдруг низенький, радостно потирая руки, — а венков сколько у бедняги будет! Я зашел спросить, во что обойдется венок с лентой, отвечают — восемьдесят пять крон. Тогда, говорю я, никаких лент не надо, лучше я визитную карточку вложу, и написал на ней: «Спи сладко — твой Тоник». Это ведь одно и то же, правда? Надо проявлять дружеское участие, но с какой стати выбрасывать двадцатку на ленту? Все равно ее на кладбище своруют.
— Мне сказали, — слабым голосом отозвался парень в тулупчике, — что венок с лентой стоит девяносто крон, а я говорю: «Сколько бы ни стоил, пускай хоть сто, только сделайте как следует».
— Так это ж для брата, — возразил низенький, — зато венок прекрасный. И на ленте золотыми буквами: «Прости-прощай, Енда и Лидушка», — я тебе говорю, очень красиво. «Прости-прощай, Енда и Лидушка», — повторил он проникновенно. — Скоро доедем, еще две остановки. А на погоду нам повезло, правда! Красивые у него будут похороны.
Парень слабо кивнул.
— А ей ничего не оставляй, — наущал низенький. — Что она, мерзавка, со всем делать будет, сама ведь недолго протянет. Пускай отдаст столик его и одежду, какая осталась. И про часы скажи. Я ей, паскуде, ничего бы не дал. Да и сундук чтоб непременно отдала, скажи, что он еще от отца с матерью.
— Не доехали? — тоскливо спросил парень.
— Еще одна остановка, — ответил низенький, — а потом немного пройти до часовни. Я думаю, Франта тоже придет, да и другие друзья, славно все будет. Раз он с ней не оформлен, так у нее ни на что прав нет. Ты дурак, что ли, вещи ей оставлять? И доктору не плати, он небось и забудет. Если тебе сундук без надобности, возьми да продай. А венок до чего хорош! Только ленту потом домой забери, жалко ее там бросать, повесишь дома на зеркало, понимаешь? А Ладислав умрет, лента и пригодится… Ах, как он обрадовался, бедняга, что я его тогда навестил…