Сами понимаете, как подал он голос, сразу прибежали тут жена, дети — радость несказанная. Парнишка схватил его за хвостик и все не мог натешиться — слушал, как поросенок верещал. Андула взяла его на руки и давай баюкать, словно младенца; поросенок успокоился, начал этак довольно похрюкивать и уснул, а девчонка сидела, будто статуя, с поросенком в фартуке на коленях, и глаза у ней сразу стали вытаращенные, точно у святой. И откуда у такой соплюшки взялось столько материнского чувства! Ну, что ж, говорю, ребятки, надо освобождать закут в сарае, устроим там жилье для нашего Тоничка. Сам не знаю, с чего я поросенка назвал аккурат Тоничком, но кличка так за ним и осталась, пока он жил у нас. Правда, когда он набрал десять килограммов, стали его звать Тоник, а потом уж он стал и Тонда. Наш Тонда. Вы не поверите, до чего быстро растут свиньи! Ладно, думаю, дойдет до семидесяти, зарежем его и устроим себе пир, кое-чего съедим, натопим сала, а кое-чего закоптим на зиму. Кормили его и выхаживали все лето и радовались будущему пиру, а Тонда всюду бегал за нами следом, и в горницу заглядывал, и любил, чтоб его почесали, и все понимал, только что не говорил.
И не доказывайте мне, будто свинья — глупое животное.
А как-то под рождество я и объяви жене — пора, мол, и резника звать.
— Зачем? — спрашивает она.
— Как зачем? Чтоб заколол Тонду.
Жена на меня этак уставилась, да я и сам чувствую, что чего-то не то говорю, и поправился:
— Чтоб заколол, — говорю, — поросенка.
— Тонду? — переспрашивает жена и странно так на меня смотрит.
Тут я на это:
— А для чего ж мы его кормили?
— Тогда нечего было давать ему христианское имя, — обрушилась она на меня. — Да я куска в рот не смогу взять. Представь себе ливерную колбаску из Тонды. Или съесть Тондово ухо. Ты меня не неволь. И детей тоже. Не то сам себе, прости господи, людоедом покажешься.
Ну что с нее взять: глупая женщина. Я ей это и сказал, только не спрашивайте, какими словами. Но когда сам одумался, чего-то мне стало не по себе. Ах, черт, убить Тонду, четвертовать Тонду, коптить Тонду, — не к добру это, я бы сам его есть не стал. Не такой уж я кровожадный, правда? Когда нету имени, это поросенок как поросенок, но когда он уже Тонда, так у тебя к нему сразу другое отношение. Что же, продал я Тонду мяснику, да и то работорговцем себя чувствовал. Не радовали и деньги, что за него выручил.
И вот что я думаю. Люди могут убивать друг друга, пока не знают один другого по имени. А если б знали, что тот, в кого он целится из винтовки, зовется Франтишек Новак или как там еще, скажем, Франц Губер, Тонда либо Василий, я уверен, в душе у них отозвалось бы:
— Черт побери, не стреляй, ведь это же Франтишек Новак!
Если б все люди на свете могли звать друг друга по имени, уверен, что между нами многое сильно изменилось бы. Только нынче люди и народы даже имени друг друга слышать не хотят. Вот в чем вся беда, друзья.
Если бы в суде заседали дипломаты
© Перевод О. Малевича
Председатель суда: Господа, с прискорбием должен сообщить, что сегодня нам предстоит заняться разбирательством весьма серьезного дела. Я пытался отложить его слушание, но под давлением возмущенной общественности вынужден был уступить… (Листает страницы.) Как следует из обвинительного акта, средь бела дня на людной улице было совершено убийство с целью ограбления. На глазах у свидетелей обвиняемый напал на пешехода, ныне, к сожалению, покойного… Впрочем, с подробностями вы ознакомитесь сами по свидетельским показаниям.
Председатель суда. Вы вдова убитого?
Вдова. Да.
Председатель. Суд выражает вам искреннее соболезнование. Госпожа свидетельница, вы присутствовали при означенном… несчастном случае. Вы можете рассказать, как все произошло?