Юрай Гордубал усаживается во главе стола, складывает руки и читает молитву. Так нужно, раз он теперь хозяин. Полана сидит, поджав губы и сложив руки. Гафия таращит глаза и не знает, что делать. Штепан мрачно уставился в пол. Видно, давно вы не молились, а, Полана? Штепан-то небось другой веры, но за столом полагается молитва. Ишь как вам не по себе!
Все едят молча, торопливо, одна Гафия еле-еле копается в тарелке.
— Ешь, Гафия, — строго приказывает Полана, но сама почти ни к чему не прикасается. Только Штепан громко хлебает, нагнувшись над тарелкой.
После ужина Манье не терпится уйти.
— Постой маленько, Штепан, — останавливает его Гордубал, — что же это я хотел сказать… Да! Ну, а каков урожай в нынешнем году?
— Сенокос был хороший, — уклончиво отвечает Манья.
— А рожь?
Полана бросает быстрый взгляд на Штепана.
— Рожь… — мнется Штепан, — да ведь хозяйка продала поле, что там, на горе. Нестоящая работа, хозяин, одни каменья.
У Гордубала екнуло сердце.
— Одни каменья, — ворчит он. — Верно, одни каменья. Да ведь поле — это самое главное, Полана!
Штепан самоуверенно скалит зубы.
— Выгоды с него ни на грош не было, хозяин. Луга у реки куда лучше. Кукуруза там в человеческий рост.
— У реки? — дивится Гордубал. — Ты купила поле в степи, Полана?
Полана проглатывает какие-то слова, готовые сорваться у нее с языка.
— Помещичьи луга, хозяин, — объясняет Манья, — земля там хорошая, глубокая, прямо хоть свеклу сажай. Только свеклу разводить невыгодно. Много чего невыгодно, хозяин. Куда доходнее держать лошадей. Выходишь одного коня — и денег получишь больше, чем за год мужицкой работы. Прикупить бы еще участок в степи и построить там конюшню. — У Штепана заблестели глаза. — А коню в степи привольнее, хозяин. Конь не коза.
— Помещик луга уступит, — размышляет Полана и вслух считает, во сколько они обойдутся; но Гордубал не слушает, Гордубал думает о ржаном и картофельном полях, которые продала Полана. Правда, там много камней, да ведь они испокон веков были! Уж такое наше дело, братец! Года за два до отъезда я распахал участок на косогоре. Э-эх, да что ты понимаешь в мужицкой работе!
Гафия подкралась к Штепану и оперлась локтем о его плечо.
— Дядечка Штепан! — шепчет она.
— Ну, чего тебе? — смеется Манья.
Девочка мнется.
— Ничего, просто так.
Штепан сажает ее на колени и покачивает.
— Ну, что ты хотела сказать, Гафия?
— Дядя Штепан, — шепчет Гафия ему на ухо, — я сегодня щенка видела. Какой хорошенький!
— Ну да! — притворно удивляется Манья. — А я видал зайчиху с тремя зайчатами.
— Ох! — вырывается у Гафии. — А где?
— В клевере.
— А осенью будешь на них охотиться?
Штепан косится на Гордубала:
— Ну, как знать.
«Хороший человек, — с облегчением вздыхает Гордубал. — Ребенок его любит. Ко мне эдак вот не подошла. Ну, ничего, привыкнет. А про картинки, что я привез ей из Америки, даже и не вспомнила. Надо бы что-нибудь Штепану подарить». И Гордубал ищет глазами свой чемодан.
— Вон твои вещи, на лавке сложены, — показывает Полана. «Всегда она была заботливая», — думает Юрай и с важным видом подходит к лавке.
— Вот это тебе, Гафия. Картинки. А вот Тэдди-бэр.
— Что это, дядя? — интересуется Гафия.
— Медведь, — объясняет Манья. — Ты когда-нибудь видела живого медведя? Они водятся наверху, в горах.
— А ты видел? — пристает Гафия.
— Ну, видел. Ворчат мишки, вот эдак: уррр-уррр!
— Это тебе, Полана, — нерешительно предлагает Гордубал. — Все пустяки, не знал я, что… — Юрай отворачивается и роется в своих вещах. Что бы такое выбрать для Маньи? — А вот это, Штепан, — мнется он, — это, верно, тебе сгодится. Американский нож и трубочка американская.
— Ох! — глухо вырывается у Поланы, глаза ее наполняются слезами, она выбегает вон.
Что с тобой, Полана?
— Покорно благодарю, хозяин, — кланяется Манья и, показав в улыбке все зубы, подает Юраю руку. Эге-ге, ну и хватка у тебя! Может, померимся силой?
— Слава богу, — вздыхает про себя Гордубал, — вот и дело с концом.
— Покажи ножик, дядя, — привязывается Гафия.
— Гляди, — хвастается Штепан, — вон какой нож! Из Америки. Я тебе американскую куклу вырежу, хочешь?
— Да, дядя, — пищит Гафия, — а не обманешь?
Юрай улыбается широкой, блаженной улыбкой.
Однако и это не все. Юрай знает, что еще полагается сделать. Ежели человек вернулся из Америки, он должен в трактире показаться, с соседями поздороваться, чарочку им поставить. Пусть всякий видит, что не со срамом Гордубал воротился, не с пустой мошной. Эй, трактирщик! Всем по чарке, да поживей наливай. Не знаешь, что ли, Гордубала, майнера из Америки. Пусть по всей деревне весть разнесется: «Знаете, кто вернулся? Пойдемте взглянуть на Гордубала… Жена, подай армяк или шапку».