— Ты будешь спать на диване, чувствуй себя, как дома, — с улыбкой ответила женщина.
Патон пожелал всем спокойной ночи и вышел наружу, подождав, пока Джулия закроет за ним дверь на ключ и задвинет засовы. Убедившись, что за ее домом никто не следит, он отправился в путь.
Выйдя на Соборную площадь, Мистер Юбим услышал негромкий звук разговора, голоса становились все громче и отчетливее по мере того, как он приближался к повороту на улицу Пимини. К нему навстечу шла группа весьма странно одетых людей, в длинных меховых и кожаных пальто и остроконечных шляпах с широкими полями. Такие шляпы с загнутой назад тульей обычно носили темные ведьмы. Один из идущих и вовсе был в белом ночном колпаке и в таком же балахоне.
Патон быстро отошел на несколько шагов назад и спрятался в тени за узким крыльцом. Он видел, как не похожие на других горожан люди свернули на улицу Пимини. Их было не меньше дюжины.
Когда они миновали несколько домов и стали удаляться в глубину квартала, Патон почувствовал себя более уверенно и тихонько вышел из своего укрытия. Но как только он пошевелился, самая маленькая женщина из группы вдруг резко остановилась, повернулась к Патону и уставилась на него глазами, горящими в темноте как у кошки; ее сморщенное высохшее лицо в свете уличного фонаря казалось мумифицированным, а волосы — кроваво-красными. Патон с трудом отвел взгляд от страшной старухи и поспешил покинуть это место.
Уже не в первый раз он пожалел о том, что Джулия Инглдью живет так близко от улицы Пимини, «на пороге другого мира».
Патон быстро шагал вперед, избегая, по возможности, уличных фонарей. Соленый запах океана напомнил ему о том, что Лорд Гримвальд снова в городе, несомненно, по приглашению старика Иезекииля. И еще он подумал о Лайелле Боне, затерявшемся где-то на морском просторе.
Когда он шел по улице Филберта, мимо него пронесся черный автомобиль и остановился у дома номер девять. Из машины вышла Гризельда Бон и поднялась по ступенькам к двери.
— Бьюсь об заклад, что моя милая сестрица по уши замешана во всех этих интригах, — усмехнулся Мистер Юбим и пошел вслед за ней.
ГЛАВА 4
ТАЙНА ГАБРИЭЛЯ
Габриэль Муар кое-что разузнал. Он хотел рассказать об этом Чарли, но пока не представлялось возможности. Теперь они жили в разных комнатах и учились в разных аудиториях. В кафетерии и на улице было слишком людно. Оставалось застать его на пути в музыкальный класс.
Габриэль решил подождать Чарли в Портретной галерее, надеясь перехватить друга, когда тот будет проходить мимо. Он намеревался стоять в конце коридора, но оказался в самом начале, и от нечего делать стал изучать висящие на стене портреты. Габриэль проходил мимо них каждый день, но никогда по-настоящему не всматривался в лица. В основном это были суровые мужчины и женщины, хотя иногда среди них встречались и улыбающиеся лица. Если вы достаточно хорошо знали историю, то по их одежде можно было определить, в каком веке они жили. Габриэлю говорили, что каждый из них является потомком Алого короля. Был здесь и некий Сильвио Муар в черном бархатном костюме и белом напудренном парике с завитыми локонами. Скорее всего, предок Габриэля, хотя явного сходства не наблюдалось.
Когда Габриэль надевал чужую одежду, он сразу узнавал, что за человек носил ее раньше. Благодаря своему дару он мог увидеть его образ, узнать поступки и даже услышать голос. Но портреты ничего не могли ему сказать.
— Если бы я был Чарли, то смог бы войти в картину и поговорить с тобой, — шепнул Габриэль Сильвио Муару, — а ты мог бы мне ответить.
Но Сильвио продолжал равнодушно и безразлично смотреть на своего потомка с тем же терпеливым и безропотным выражением лица, с каким он позировал художнику двести лет назад.
Габриэль побрел дальше по галерее. Он миновал мужчин в строгих черных костюмах, парадных мундирах и жилетах, расшитых золотыми галунами; прошел мимо женщин, чьи шеи были увешаны жемчугами и бриллиантами, пышные волосы украшали цветы, а плечи укрывали дорогие меха и бархат.
Внезапно его внимание привлек нарядный портрет гвардейского офицера, написанный в полный рост. Взгляд Габриэля остановился на мече, прикрепленном к поясному ремню мужчины. Его длинные пальцы, обтянутые тонкой лайковой перчаткой с любовью обнимали изящную золотую рукоять. Когда Гэбриэль рассматривал замысловатые изгибы гарды, они неожиданно сверкнули, как будто на них упал солнечный луч. Потом мальчик перевел взгляд на круглый, широкий, кружевной воротник, плотно охватывающий шею. На бледном, чуть вытянутом лице аристократа, обрамленном черными кудрями длиной до плеч, выделялись большие темные глаза и нависшие над ними дугообразные брови. Подбородок завершала небольшая остроконечная бородка, а кончики тонких черных усов загибались вверх, как напомаженные. Впечатление портила только злая, неприятная ухмылка, застывшая на полных губах.
На первый взгляд портрет выглядел вполне обычным и ничем не отличался от остальных парадных портретов своего времени, но что-то с ним было не так.
Габриэль отступил на шаг назад, чтобы лучше видеть, и только сейчас заметил, что в пустых глазах кабальеро не было жизни. Мальчик в ужасе содрогнулся, ему стало не по себе.
В Портретной галерее царил полумрак. Может быть, ему все это только померещилось: отблеск света на золотой рукояти, пустота в глазах аристократа…, и все-таки его продолжало что-то тревожить.
Имя на бронзовой табличке, закрепленной латунными гвоздиками в основании рамы, гласило: Ашкелан Капальди. Табличка почти оторвалась и висела под углом, а на поверхности полотна отчетливо виднелись отпечатки пальцев. Кто-то совсем недавно прикасался к портрету, прощупывая холст и неоднократно нажимая на определенные точки.
— Что ты здесь делаешь? — раздраженный голос Манфреда оторвал Габриэля от созерцания.
Он виновато обернулся, хотя ему не за что было чувствовать себя виноватым. Нужно сделать так, чтобы Манфред не догадался, что у него на уме. В последнее время ассистент преподавателя часто пользовался гипнозом.
— Что ты здесь делаешь? — повторил Манфред по слогам и пристально уставился на Габриэля.
— Ничего, сэр, — мальчик напустил на себя глупый и сконфуженный вид и перевел взгляд с узких черных глаз Манфреда на его одежду. Под черным плащом виднелся ярко-зеленый костюм, хотя обычно надзиратель облачался только в мрачные тона.
— Ничего? — мастер гипноза посмотрел на Габриэля, заставив его поднять взгляд.
— Ничего? — прошипел он, пытаясь прочитать мысли своей жертвы.
Габриэль почувствовал легкое головокружение и оперся о стену, чтобы не упасть.
— Иду на урок музыки, сэр, — ответил он слабым голосом.
— Тогда иди! И хватит тут болтаться без дела!
Габриэль уже собирался уйти, когда увидел двух людей, идущих к ним по галерее. Один из них хромал, а другой шел, слегка покачиваясь, как моряк на палубе. Глаза Габриэля расширились от изумления, потому что тот, который хромал, был очень похож на человека с портрета: Ашкелана Капальди.
Удивленный взгляд Габриэля заставил Манфреда обернуться.
— Убирайся отсюда! — крикнул он мальчику, — немедленно!
Тот быстро пошел прочь, но не настолько быстро, чтобы не услышать слова гипнотизера:
— Сэр, Вы не должны покидать западное крыло в дневное время. Это неразумно. Ученики могут узнать Вас... и будут в шоке.
— Ну и что, пусть удивляются, — в низком голосе незнакомца отчетливо слышался иностранный акцент, — и восхищаются.
— Еще не время, Ашкелан, — в глухом и глубоком голосе второго человека звучал рокот морских волн, бьющихся о прибрежные скалы. Это напомнило Габриэлю о Дагберте.
Он поспешил в Главный зал, который был полон детей, направлявшихся в разные классы. Изредка кто-то шептался со своим товарищем, тревожно оглядываясь по сторонам и проверяя, не следит ли за ними всевидящее око старосты. Согласно правилам в этом зале Академии Блура всегда царила гробовая тишина, которую никто не смел нарушать.