— Он что, разумен? — поинтересовался Джон-Том.
— Мой мальчик, на свете великое множество определений разумности, равно как и бессчетное количество вариаций разума. — Клотагорб хотя и погрузился в созерцание чуда, но не настолько, чтобы забыть о происходящем и не прислушиваться к разговорам товарищей. — Дабы перечислить их все, нужен чародей, более моего сведущий в тайнах нашего ремесла. Однако я согласен с моим мохнатым другом. Пертурбатор жаждет, чтобы его освободили, жаждет покинуть свою холодную темницу и продолжить путь сквозь пространство и время.
— Как его освободишь? — хмыкнула Талея, которая умудрилась той же ладонью, какой прикрывала глаза, откинуть со лба челку. — Я что-то не вижу ни веревок, ни цепей.
— Путы видимы далеко не всегда, моя девочка, — отозвался Клотагорб с улыбкой, то бишь с той гримасой, которая заменяла черепахе улыбку. — Всякая попытка удержать пертурбатор тем способом, на который ты, как мне представляется, намекаешь, заведомо обречена на неудачу. Это все равно что пытаться загнать в бутылку звезду. Здесь требуется иной подход. Необходимо что-то крепкое и одновременно едва ощутимое, как та сила, что объединяет составляющие материи, что-то такое, через которое не сможет прорваться даже пертурбатор.
Чародей отвел лапу и теперь глядел в упор на плененное чудо. Он сейчас воспринимал пертурбатор своим особым, магическим чувством, впитывал свет и упивался красотой.
— Вы как хотите, сэр, — сказал Джон-Том, который попробовал последовать примеру волшебника, однако, к стыду своему, вынужден был не только вновь заслониться рукой от яркого света, но и отвернуться, — а я ничего не вижу.
— Точно, — поддержал Мадж, — коли тут и есть клетка, ее не различить.
— Совершенно верно, — изрек Клотагорб. — Сия клетка несубстанциальна, как злобная мысль, как здравомыслие, тонка, как ткань между здоровым сном и кошмаром, и все же крепка, как воля к жизни или к смерти. Пертурбатор оказался запертым в клетке безумия, которое вдобавок питается ненавистью. Я вижу ее столь же ясно, как если бы она была из железа. Подумайте! Пертурбатор постоянно находится в движении, он непрерывно видоизменяется, однако в его действиях нет ничего нелогичного или иррационального. Каждая из Вселенных, сквозь которые он пролетает, зиждется на логике и согласованности, причем не имеет значения, насколько эта логика отличается от той, что принята у нас. Тем не менее опять-таки каждая Вселенная подвержена аберрациям, приступам нелогичности и безумия. Их пертурбатор старается избегать, что до сих пор ему удавалось. Но в нашем мире некто заключил его в сферу помешательства, иными словами, воздвиг единственную преграду, которую не в состоянии преодолеть. Он попал в плен, но продолжает изменяться, и любое его изменение означает пертурбацию, затрагивающую структуру мироздания. Большинство перемен столь незначительно, что мы их просто не замечаем. Красный жук становится желтым. Лист, который сорвался с ветки, летит не вниз, а вверх. Человек приобретает более темный загар, или, скажем, на хвосте выдры выпадает вся шерсть. — Мадж испуганно взглянул на свой хвост. — В обычных условиях пертурбатор — весьма редкий гость в том или ином мире, вот почему его влияние остается практически незамеченным. Пертурбаторы движутся слишком быстро, чтобы их можно было различить; впрочем, побочные эффекты поддаются определению посредством магии — не всегда, но довольно часто. — Джон-Том попытался провести аналогию со своим собственным миром, но не пришел к сколько-нибудь вразумительному заключению. Если верить Клотагорбу, получается, что космические лучи — пипи пертурбатора? Да попробуйте только заикнуться об этом специалисту по теории элементарных частиц! — Вот с чем нам предстоит иметь дело. Так или иначе, мы должны разрушить клетку безумия.
Джон-Том принялся рассматривать дверные проемы, тянувшиеся по периметру помещения.
— Кто же мог сотворить ее?
— Тот, кто окончательно спятил и обладает огромной колдовской силой, — ответил Клотагорб, который также обозревал проемы. — Необходимо и то, и другое.
— Чокнутый волшебник, — пробормотал Мадж. — Шикарно, ничего не скажешь. — Он передвинулся поближе к Джон-Тому. Так же поступила и Талея.
— По-вашему, я безумен?
Все резко обернулись. Тот, кто задал вопрос, появился из того же коридора, по которому пришли сюда путешественники. Он был один, однако впечатление производил весьма внушительное — высокий, приблизительно по плечо Джон-Тому, широкоплечий, словом, из таких, с кем обычно стараются не встречаться в темных переулках.