— А кто заплатит? Выходные-то дни в двойном размере оплачиваются.
— Насчет оплаты, Харитон Клавдиевич, загвоздка. Это же наша затея, рабочая, добровольная.
— Значит, работай, а денег не спрашивай?
— А вот, Харитон Клавдиевич, подойдет такое время, что денег совсем не будет. Кормить тебя будут, обувать, одевать; в кино пойдешь или еще куда-нибудь — тоже даром.
— Чудно! Вот лодырей-то расплодится! Синько бы туда.
— Лодырей не будет.
— А куда они денутся?
— Все будут приучены к труду. Самую светлую радость в нем найдут. И высшей мерой наказания станет лишение человека работы в коллективе, в обществе.
— А кормить его станут?
— Конечно. Ешь, сколько влезет.
— Вот так наказание! Ха-ха! А нельзя ли скорей туда попасть? Под эту, как говоришь, высшую меру наказания?
— А ты не смейся, Харитон Клавдиевич. Можно туда и поскорее попасть. Все зависит от нас, от самих. Станем все сознательнее, честнее, лучше, чем некоторые из нас теперь, — и, пожалуйста, перед нами скорее распахнутся двери в будущее.
— Двери, ворота… Вылазь из болота. Вижу, Спиридонов, поешь с голоса замполита. Это у него: социализм, коммунизм, коллектив, становись в корень, налегай на оглобли… Слыхал-переслыхал это я. Все это сказки для простачков. Каким человек родился, таким он и будет. У каждого своя дорога. И с этой дороги не каждого столкнешь.
— Понятно, если кто упирается, как бык, и ничего не хочет знать, кроме своего хлева, того не скоро сдвинешь с места. Но дело-то не в них. Не на них строится наша жизнь… Так как, Харитон Клавдиевич, поможешь нам в расчистке дорог и волоков? Это же для нас. Когда подъездные пути к эстакаде в порядке, тогда и вывозка хлыстов из делянок пойдет живее.
Богданов нахмурился, свел брови, глядя куда-то в сторону.
Спиридонов притронулся к плечу бригадира.
— Дай, Харитон Клавдиевич, твою музыку. Я что-нибудь сыграю.
— А ты разве умеешь? — глянув исподлобья на тракториста, спросил Богданов.
— Кумекал немножко. В деревне у меня такая же тальянка, как у тебя. Только у моей меха красные, как огонь. В сумерках играешь, так будто заря пылает.
— Невеста, поди, там осталась?
— Есть одна девушка. Обещалась приехать, как окопаюсь тут.
— Хорошая?
— Не знаю, как для других, для меня — лучше на свете нет.
Богданов вздохнул, скинул с плеча ремень и отдал гармонь Спиридонову. Тот уверенно прошелся пальцами по ладам, потом развел меха и заиграл «По диким степям Забайкалья».
— Не надо! — резко оборвал его Харитон и обеими руками стиснул планки гармоники. — Играй другую. Про деревню играй. Про девушку свою, если умеешь.
— Про девушку я, не умею.
— Эх, игрок! Давно бы сложил свою песню. На то и гармонь, чтобы пела про то, что на сердце.
— А «Когда б имел я златые горы» сыграть?
— Ну, эту валяй.
Поставив локти на колени, подперев ладонями щеки, Богданов задумчиво слушал игру тракториста, глядя в далекую голубую даль, распростершуюся над таежными лесами.
Гармонь смолкла. Харитон, очнувшись от забытья, встал, огляделся вокруг и отобрал тальянку у Спиридонова.
— Хватит. Надо в барак. И стал спускаться с горы.
Тракторист молча последовал за ним. И только у самого общежития спросил, глядя в широкую спину бригадира.
— Так поможешь нам, Харитон Клавдиевич?
Богданов, не оборачиваясь, продолжал идти. У крыльца он обшаркал ноги о деревянную решетку и только тут, казалось, вспомнил про Спиридонова.
— А там, на помочи, кто из начальства будет? — спросил он.
— Да никого, мы сами. Трактористы, шоферы, молодежь.
— А где собираться, во сколько?
— У гаража. В девять часов. В делянки на машинах, поедем.
— А горючее за чей счет будет?
— Это не проблема. У нас есть сэкономленное. Никому в карман не полезем.
— Ладно, приду.
— С бригадой, Харитон Клавдиевич?
— Сказал — приду, так чего еще надо!
И он решительно взялся за скобу двери.
26
Воскресенье выдалось серым, пасмурным. Комсорг Яков Мохов пришел в гараж с братом Иваном раньше всех. Он с тоской поглядывал на Водораздельный хребет, где должно было взойти солнце, но там не появлялось ни одного светлого пятнышка: низкие грязные тучи, напарываясь на скалы, плыли с севера, а уж с севера в это время хорошей погоды не жди. Накрапывал холодный осенний дождь. Яков подумал: «Вдруг люди не соберутся, испугаются дождя»? Но тревога его была напрасной. Вскоре пришел в брезентовом плаще Алексей Спиридонов, потом один за другим стали сходиться трактористы, слесари, шоферы. Полуденновы пришли всей семьей, вооружившись один лопатой, второй ломком, третий топором…