Цветкова покорилась, выпила. Шишигин сунул ей в руку конфетку, а сам пошел к следующим кошевкам, где были гости, приглашенные со стороны жениха и со стороны невесты. Еще за несколько дней до свадьбы Богданову принесли лист бумаги, ручку, чернила, и он с трудом написал фамилии тех, кого приглашает. Первым в списке был замполит Зырянов. Затем следовали фамилии тех, с кем Харитон жил, работал. Последним он записал Синько, а потом вычеркнул его, да так крепко нажал на перо, что оно сломалось, — видно, вспомнил про Дарьину козу.
Тройки одна за другой выехали на дорогу и кратчайшим путем, зимником, помчались в Чарус, где, по договоренности, молодых должен был ожидать работник загса.
Был крепкий морозец. Кони бежали резво, под дугами гремели колокольчики, на шеях ширкунцы, в гривах развевались ленты, из-под копыт на седоков летели снежные комья. Скоро люди в кошевках стали белыми, и только лица у всех горели от морозца и выпитой водки.
Березин, сидевший на облучке, весело поглядывал по сторонам да покрикивал на лошадей, туже натягивая вожжи.
— Эй, вы, соколики!
Люди на задних тройках ехали шумно, с криками, с песнями. И только Дарья с Харитоном молчали, глядели на медвежью шкуру, прикрывавшую их до пояса, и скидывали с нее снежные комья.
Вскоре на заснеженных вырубах показался Чарус. От флагов, от кумачовых полотнищ он весь был словно в кострах. На его длинной улице было много народа, молодежь ходила толпами; из громкоговорителей, установленных возле почты и конторы леспромхоза, гремела музыка, повсюду вразнобой слышалась игра на гармошках, далеко за поселок летели крики, песни.
Веселый свадебный поезд мчался по поселку, как вихрь, от которого гуляющие шарахались в снег, в сугробы.
В помещении загса, украшенном цветами и картинами, их встретила пожилая полная женщина в очках.
— Вот вам и поп! — шепнул Шишигин Богданову из-за плеча.
Харитон и Дарья разделись, сели на мягкий диван, пообогрелись. Женщина побеседовала с ними, как положено при этом, о браке, о семье, а затем стала оформлять документы.
— На какую фамилию вас записывать? — Женщина посмотрела на Цветкову, потом на Богданова.
— Как, Даша? — в свою очередь спросил Богданов.
— Ну, пишите на его! — сказала она, кивнув на Харитона. — Была Цветкова, и не будет Цветковой.
Когда все было оформлено и они расписались в книге и в акте, женщина встала, вручила Богданову свидетельство и поздравила с законным браком. Тут же начали поздравлять и гости, пожимать руки. Перед тем как уходить Шишигин подошел к заведующей и, показывая на горлышко бутылки в кармане, предложил:
— Может, выпьете чарочку за молодых?
— Нет, спасибо! — сухо сказала женщина, убирая документы.
Возле троек опять собрался народ.
— Чья это свадьба? Кто женится? — спрашивали в толпе.
— Лесоруб женится! — сказал Березин, направляя тройку вдоль улицы. Неподалеку от конторы леспромхоза он осадил лошадей.
— Тьщ, т-пру!
Через дорогу была перетянута красная ленточка.
— Дальше ходу нет! — сказал Фетис Федорович. — Как теперь быть-то? А? В объезд придется.
И повернул коней к дому Зырянова.
Навстречу вышли замполит и директор леспромхоза.
— Поздравляем, поздравляем! С новой жизнью. — говорили они, пожимая руки супругам Богдановым. — Просим зайти, погреться.
Харитон был смущен.
— Премного благодарен, начальники! К дому надо продвигаться.
— А мы сейчас не начальники. Мы, как все, отдыхающие… Пожалуйте!
Откинули медвежью шкуру, взяли Дарью и Харитона за руки. Упираться Богданов не стал — зачем перечить хорошим людям?
— Давай уж, Даша, зайдем. Потом как-нибудь отблагодарим.
Стол в горнице у Бориса Лавровича был заставлен винами и всевозможными закусками. И когда все гости расселись по местам, были наполнены стопки и стаканы, Зырянов поднял свою рюмку.
— Друзья! Выпьем за наш большой праздник, за наших людей, за право каждого на счастье. Желаю Харитону Клавдиевичу и Дарье Семеновне жить в дружбе, в согласии, создать крепкую семью. Мы, советские люди, против всякого брака в работе, а вот за такой брак, как этот, мы горой!
Когда были вторично наполнены и подняты посудки, Шишигин закричал, притопывая ногами:
— Ой, горько, горько!
— Подсластить, горько! — закричали гости.
Все взоры были обращены на Богдановых. Дарья потупилась, а Харитон растерялся, покраснел, замигал глазами; на лбу выступила испарина. «Ну, зачем это? — словно говорил он. — Ну, увольте меня от этого, как же можно при народе?»