========== Пролог. Лили ==========
Комментарий к Пролог. Лили
На Поттерморе есть канонная информация о встрече будущей четы Дурслей с будущей четой Поттеров в конце 1977 года, так что в этот раз Джеймс благополучно выставил себя идиотом и без моей помощи.
Алиса — моя богиня. Впрочем, как и всегда.
Лондон, магический квартал Вестминстера, 20 декабря 1979, 18:43.
Снежинки кружились вокруг фонарей, словно белые мухи, привлеченные висящими внутри ромбовидных плафонов магическими огнями. Те меняли цвет, переливаясь красным, желтым, синим и даже зеленым, и лежащий на серой мостовой снег расцвечивало хаотичными узорами ярких пятен.
Лили при виде этого буйства красок начала хлюпать носом только сильнее. Шумно, некрасиво и совсем не взросло, чувствуя, как лицо становится пунцовым от лба в вязаной разноцветной шапке до подбородка над таким же разноцветным шарфом. И думая, что каждый новый всхлип привлекает к ней всё больше косых и осуждающих взглядов. Наверное, Петунья была права, когда назвала ее инфантильной.
Петунья пришла на встречу в маггловском кафе, демонстративно придерживая рукой живот под красивым светлым пальто. Этот живот еще и животом-то назвать было стыдно, но Петунья всеми силами подчеркивала свое положение так же, как и свое новенькое пальто. Вернон любит ее, Вернон балует ее, как ребенка, и исполняет малейший каприз беременной жены. Вернон не иначе, как считает эту беременность знаком свыше, обещанием счастливой жизни и первой большой — если не сказать, огромной — радостью после трагедий, сотрясавших их семью в летние месяцы.
Лили злилась от того, что Дурсли считали себя одной семьей с Эвансами, но вычеркнули из этой семьи саму Лили еще до того, как она стала Поттер. Лили по-прежнему помнила со всей ясностью — словно это случилось лишь вчера, — как Петунья промокнула красные от слез глаза и скривила длинное, покрывшееся такими же красными пятнами лицо в презрительной гримасе.
— Да какой нам толк от твоих волшебных монеток? Или ты хочешь похоронить наших родителей на одном из ваших волшебных кладбищ?
Тогда Лили выбежала из родительского дома, не сумев найти ни единого слова в ответ, и трансгрессировала, не успев сойти с крыльца. И рыдала почти час, уткнувшись лицом в пахнущую табаком и одеколоном рубашку, даже не задумавшись о том, что Департамент Магического Правопорядка — это последнее место для ее слез и истерик. И том, что будь она тогда на месте Алисы, прокляла бы саму себя, не сходя с этого же места.
Алиса вместо проклятий заварила чай в смешной кружке с постоянно шевелящим ушами и лапами зайцем — словно не видела ровным счетом ничего страшного в том, что какая-то девчонка залила слезами всю рубашку её, Алисы, мужа — и спросила:
— Ты не думала о том, чтобы попросить Джеймса поговорить с Дурслями? Я понимаю, что вам обеим тяжело, да и не ладите вы с самого детства, но Петунья перегибает палку, отказываясь от твоей помощи. Это не только ее родители, но и твои. И раз уж у вас с Джеймсом всё серьезно, ему сейчас бы стоило предложить и свою помощь.
Лили вспомнила, как пыталась познакомить Джеймса с семьей перед свадьбой Петуньи — и заодно помириться с сестрой, малодушно воспользовавшись таким большим праздником, как наиболее подходящим поводом, — и замотала головой, не переставая икать и всхлипывать. Заяц на кружке застриг ушами с новой силой и потянул вверх носом, привставая на задних лапах и принюхиваясь к поднимающемуся от чая пару.
Джеймс при первом знакомстве с Дурслями всё только ухудшил. Быть может, с точки зрения чистокровного волшебника Вернон и казался чем-то забавным, сродни говорящим часам, но для Лили, надеявшейся, что хоть теперь у нее появился шанс вновь наладить отношения с Петуньей, ужин по случаю помолвки сестры закончился полной катастрофой. Джеймс, утирая ей слезы, обещал помириться с Верноном при первой же возможности. С того вечера прошло уже два года, но возможностей, по-видимому, всё не находилось. Лили пыталась сама.
Послала сестре приглашение на свадьбу, но получила только отговорку о плотном расписании обоих Дурслей, не позволявшем им выкроить всего один выходной день, который и без того был выходным что в магической, что в маггловской Британии. Одновременно с этим Лонгботтомы менялись с коллегами дежурствами в Аврорате, но Лили, случайно прослышав о перестановках в графике, от такой новости почувствовала себя только хуже. Лонгботтомы, оба чистокровные и происходившие из глубоко волшебных семей, не были связаны с магглорожденной по фамилии Эванс ровным счетом никаким родством, но проявили к ее замужеству больше внимания, чем ее собственная сестра.
А Петунья не иначе, как твердо вознамерилась объявить Лили бойкот до конца ее дней. Лили в ответ заупрямилась и так же твердо вознамерилась пробиться сквозь возведенную сестрой анти-магическую стену. Петунья смерила ее снисходительным взглядом, услышав о ребенке, и спросила точно таким же снисходительным тоном:
— А где твой непутевый муженек? Испугался ответственности и сбежал, едва заслышав такую чу́дную новость, раз ты пришла с этим ко мне? И что нам с Верноном теперь предлагается сделать? Взвалить на себя заботу о тебе и твоем маленьком колдуне?
— Я вовсе не имела в виду… — забормотала Лили, но Петунья ее даже не слушала.
— А как же этот твой… Фрэнк Лонгботтом, кажется?
Лили в тот момент даже покраснела от негодования, услышав совсем уж возмутительные интонации в голосе сестры.
— Фрэнк просто мой друг! И у него, чтоб ты знала, есть жена!
— Странная какая-то жена, если она позволяет своему мужу решать проблемы совершенно посторонней девчонки, — хмыкнула Петунья, складывая вместе длинные узкие ладони и откровенно любуясь игрой света на обручальном кольце. — Но, впрочем, это ее дело. Да и раз ты здесь, а не у него дома, то и терпению этой жены, видно, пришел конец. Прекрасно ее понимаю, она же не виновата, что одна инфантильная дурочка нагуляла ребенка от такого же инфантильного дурачка, а теперь не знает, на кого этого ребенка повесить.
Лили выскочила из кафе, не дослушав этого потока обвинений, и за пять минут пронеслась по трем улицам, не разбирая дороги и неожиданно для самой себе оказавшись перед стеной на заднем дворе «Дырявого Котла». Но и за ней легче не стало. В Косом переулке царило непривычное оживление, проходящие мимо люди только и делали, что говорили, шутили и спорили со своими спутниками о рождественских приготовлениях и подарках, а у Лили этого рождественского настроения не было совсем.
Когда над головой взорвался первый волшебный фейерверк, вспыхнув на фоне черного, уже совсем ночного неба всеми оттенками радуги, слезы у нее покатились настоящим градом, превратив складывающиеся самыми разнообразными фигурами искры в размытые пятна. Лили остановилась у первого же фонарного столба с волшебным огоньком и ухватилась рукой за холодный черный металл опоры, глядя на мостовую невидящим взглядом. И не сразу поняв, что зазвучавший откуда-то сбоку незнакомый мужской голос обращается именно к ней.
— Мерлин всемогущий! Это почему же такая юная и красивая девушка бродит по улицам совсем одна в такой замечательный вечер? Да еще и так горько плачет? Тина, милая, добеги-ка до вон того кафе и возьми нам чашечку кофе. Будем спасать бедную девочку. А то что же это, Рождество на носу, а она такая грустная.
Лили скосила глаза, протяжно всхлипнув, но сам говоривший — невысокий, одного роста с ней, щуплый мужчина с причесанными на самый что ни на есть чистокровный манер светлыми волосами — оказался таким же незнакомым, как и его голос.
— Я… Простите, я вас не знаю.
Мужчина выглядел ненамного старше нее, но в Хогвартсе они вместе не учились, да и волшебники часто казались куда моложе, чем были на самом деле. Та же Августа Лонгботтом — которую все называли либо просто «Мэм», либо «Сногсшибательная Мэм» — в свои почти пятьдесят выглядела от силы на тридцать пять. Ее истинный возраст всегда выдала не внешность, а взрослый и уже три года как женатый сын.