Вешняк вздрогнул, плаха под ним вздрогнула, воздымая вверх, — бревно выскочило одним концом из гнезда, мелькнули чьи-то пальцы, заворошилась соседняя плаха.
Разверзлась мгла и бездна, явилась косматая рожа.
Рожа моргнула, как человек со сна.
Вешняк отползал, не имея ни сил, ни соображения встать. Можно было дотянуться рукой до чёрных густых бровей и раздутых щёк — казалось, существо из-под моста набрало воздуху и сейчас дохнет — так сейчас дунет, что отправит мальчишку к чёртовой матери.
Однако и круглощёкий из-под моста не шибко-то соображал. Пока таращился он в свирепом недоумении, Вешняк вершок за вершком пятился, и когда уж нельзя было его достать иначе, как выбравшись из ямы, он под тем же грозным взглядом поднялся — и сорвался с места тикать. Вмиг пролетел до бревна с затёсами, перемахнул забрало, проворно перебирая руками и ногами, спустился на землю и был таков.
Засевший в яме мужик достал руку, задвинул её, продираясь, в жёсткие вихры и принялся чесаться.
— Это, знать, Елчигин, — произнёс он задумчиво.
— Полно языком молоть, — отозвался кто-то невидимый из подмостья, — Елчигин-то Стёпка в тюрьме сидит.
— Сынок его маленький, — коротко пояснил мужик. Опершись о края расщелины, он подтянулся вверх и присел на мост, свесив ноги.
— Убежал что ли? — донеслось из ямы.
— Убежал.
— Кой чёрт его принёс? — послышался ещё один, третий голос, тоже сонный.
— Поди спроси, — по-прежнему коротко отвечал круглощёкий. Ещё яростнее принялся он скрести спутанные и слипшиеся волосы, полез под рубаху, выискивая что-то за пазухой, потом достал сомкнутые пальцы, пристально их оглядел и, видно, того, что искал, не обнаружил. Широко зевнул, отчего короткий и толстый нос его, сморщившись, сделался ещё короче. — Поди спроси, — повторил он ещё раз, как будто ожидал из-под моста возражений. Но там молчали.
Глава двадцать вторая
рошлой осенью за неделю до Покрова в Павшинской слободе выгорели пол-улицы с переулком. Пожарище осталось тёмной проплешиной среди обнаживших зады построек. Здесь торча ли обугленные огарки садовых деревьев, холмами возвышались насыпи погребов, а где и погреба просели, сделались сырые заваленные головнями провалы. И торчал обгорелый колодезный журавль, возле которого не было никакого колодца — тоже завален. Уцелевшие от огня печи разбили на кирпичи, не догоревшие брёвна растаскали на дрова, не тронутыми остались только горы золы. Ветры, тающий снег, холодные дожди разнесли пепел и уголья по всей округе, земля почернела. Летом густыми купами поднялись сорняки, мрачные заросли которых перемежались бесплодными, покрытыми золой пространствами, но и тут уже пробивалась уродливая колючая сволочь; сюда не забредал скот, и птицы, если нельзя было миновать заклятое место стороной, забирали высоко в небо.
Спустившись со стены, Вешняк и устремился в эту оставленную жизнью пустыню. Никто не гнался за ним, никто не слал вдогонку угрозы, и время было бы посмеяться. Чего стоила только раздутая в потешном гневе рожа подмостного жителя! Вешняк хихикал, но словно по принуждению — растерянно. Припоминая вполне уже подзабытое «больше ничего», он начинал подозревать, что происшествие на стене не обрадует Фёдора и вовсе его не позабавит. Неладно всё-таки получилось... Впрочем, это как ещё посчитать. Куцерь найден. И даже два. А большего от мальчика и требовать совестно.
— Куцерь найден! — повторил Вешняк, чтобы взбодриться. — Куцерь! — воскликнул он, складывая указательный и средний палец наподобие раздвинутого двуперстия, так что получился куцерь — два сошедшие на угол пальца. — На девятом венце! — победно взмахнул он знаменем раздвинутых пальцев, поднял их вверх, выбросил руку в сторону...
— Что-что? — удивился Репей.
Репей был не один, а с ватагой: человек пять мальчишек и две девочки.
Вешняк не испугался. Во-первых, потому что пугаться сегодня ему уже надоело, а во-вторых, потому что уловил по множеству признаков: бить не будут. По крайней мере, не сразу, и не известно ещё, дойдёт ли до этого дело.
Круглые, как две дырочки, глазки Репея опустились, он осмотрел худые сапожонки Вешняка, обозрел замурзанный, в пятнах глины кафтанец, скользнул выше и тут же отправился взглядом вниз, будто хотел сказать: «Ну-ка, ну-ка, изобрази, что ты там на пальцах выделывал». Нижнюю губу своего кусачего ротика Репей втянул, ухмыляясь скорее недоверчиво, чем враждебно. Щека его была помечена копотью, и новый кафтан в лимонных по зелёному полю плодах испачкан золой. Другие мальчишки одеты были в одни рубахи, а перепачканы точно так же. Не убереглись и девочки, их раскрасневшиеся от жары и беготни личики хранили серые потёки.