— Пошли, — поторопил он Федьку. — Что тут твоих вещей?
Она же мешкала лишь по той причине, что он закрывал ход наверх, — птицей бы подлетела, но Прохор и сам не поднимался, и ей не давал.
— Так этого на поруки? — спросили из толпы.
— Этого? — повторил Прохор и посмотрел на Федьку, как бы сам себя проверяя: этого ли?
— Остальных? — глухо спросил скоморох, всё ещё державший в руках Шафрановы сапоги. Висевший на плече кафтан соскользнул, и он поймал его, не глядя, за полу.
— Мы не бунтовщики, — зачем-то улыбаясь, отвечал за Прохора его товарищ, весёлый хлопец с длинным изломанным в драке носом.
— Круг решит, — добавил Прохор с несвойственной ему важностью, — по вине каждого. По государевым указам.
— А этого на поруки?
Не поднимая глаза, Федька подвинулась к Прохору.
— Выпускное, — остановил её скоморох. Холодно, жёстко сказал, будто не отличая её от Шафрана.
— Выпускное, — спохватилась толпа, словно только это её в действительности и занимало. — Два алтына денег.
Федька заторопилась, посыпались из кармана крошки и целый сухарь упал, она не нагнулась за ним, а шарила глубже, чтобы добраться до кошелька. Сухари валялись её на полу, и это было особенно нехорошо, постыдно — убегая, она разбрасывала хлеб.
Толпа молчала, больше унылая, чем враждебная. Собрав два алтына, Федька сунула их скомороху, встретилась на миг с ним глазами и отвернулась. И тогда увидела Вешняка. Он заглядывал в тюрьму через обращённое во двор оконце.
В прорези между брёвен рожица Вешняка не помещалась, видны были только глаза, Федька и признала-то мальчика лишь по догадке, наитием. Она вскрикнула и через миг уже прыгнула на лавку, посунувшись так близко, как только позволяли прутья рогатки.
Вешняк обрадовался, но ничего не ответил на её бессвязные восклицания — ухмыльнулся размягчённой, блаженной что ли улыбкой, которая после первого приступа ничего не помнящей радости заставила Федьку насторожиться. Так улыбаются, не открывая глаза, во сне — в лице его проступало слабоумное блаженство.
Фе-дя! — протянул Вешняк и плавно качнулся, словно был он не резвый, из одних колен и локтей состоящий мальчишка, а длинный, несообразно вытянувшийся и потому томный, вялый стебелёк. С острой болью Федька почувствовала, что за несколько прошедших дней в жизни маленького её братца много всего такого произошло, что не укладывается в прежний мальчишеский опыт, отдаляя Вешняка от самого себя и от Федьки. И не просто будет после этого вернуться к знакомому и родному ей мальчику.
— Где ты пропадал, Веська? — сказала она, стараясь не выдавать растерянность.
Он улыбался дружески, однако в двусмысленной всё же улыбке его сказывался странный, противоестественный оттенок тайного знания, которое и позволяет, и побуждает глядеть с превосходством. Так вошедший в зрелые лета, но не далёкий человек снисходит до приятеля своей бестолковой юности; кажется, он склонен подозревать товарища детских игр в недостатке уважения, происходящего из той причины, что простоватый приятель не в силах охватить значение перемены.
Расслабленно улыбаясь, Вешняк повёл глазами вниз и качнулся, отклоняясь от стены дальше, чем это возможно сделать, не опрокинувшись. Тут Федьке пришло на ум, что ей понадобилось взобраться на лавку, чтобы достать до окна, ясно, что и Вешняк не стоит на земле, а качается на каком-то подножии. Засматривая вниз, Федька разглядела суконный верх шапки; иногда человек, на плечах которого сидел мальчик, переступал, Вешняк поматывался тогда, вынуждая своего товарища искать равновесия. И тем более равновесие самого мальчишки, возвышенное его положение и сама возможность продолжать разговор зависели от благорасположения этой опоры. Не трудно было предположить в подпоре одного из уцелевших после гибели Руды разбойников.
Федька смешалась, не зная, что делать и что говорить. Глянула искоса на Прохора — тот прочно застрял среди тюремников, и разговор там шёл громкий.
— Ты давно здесь? — спросила Федька, стараясь не слишком насторожить разбойника, но что-то всё ж таки выведать.
— У мамы стояли там, — махнул он, размашисто загребая рукой.
— Я сейчас выйду! — выпалила тут Федька и осеклась, потому что хотела добавить «подожди меня». Сказать этого она не посмела и только всматривалась тревожно. Ещё она уловила запах водки, но не могла проверить своего подозрения, подавшись ближе к окну — мешала рогатка.
— А маму не выпускают, — молвил Вешняк.
Она протянула руку и встретила горячую ладошку мальчика. В голове её проносились вопросы, предостережения, просьбы — всё замирало на устах.