Последняя неделя перевернула мое представление о мире. Вся эта грязь, жестокость, цинизм, полное равнодушие к жизням других — как людей, так и вампиров, — позволили мне понять, в каком чудесном иллюзорном мире я жила до сих пор. Все изменилось, и я даже не знала, буду ли когда-нибудь прежней. Сначала хладнокровное убийство больше сотни человек в пустом зале, собственная смерть, затем постоянное притворство, спасение жизней вампиров… Эти развороченные тела, оторванные конечности, жуткие раны, от которых обычный человек погиб бы… Крики боли, стоны раненых… А затем самое кошмарное — я резала живых людей, чтобы они истекали кровью…
Судорожные всхлипывания, вырвавшиеся из моей груди, напугали меня саму. Даже голод и недосыпание уже не казались проблемой. Про непочтительное обращение с принцессой крови я вообще молчу. Теперь это кажется такой ерундой! Все поблекло на фоне того, что я видела и что мне приходилось делать. И с каждым днем во мне все больше росла ненависть к вампирам. К их жестокости, пренебрежению к людям. Каждый день я пыталась выяснить что-то о гримуаре Виктора, который мог бы принести нам победу, и только мысли об этом помогали мне не сломаться и не бросить все. Желание воспользоваться порталом в камне, висевшем у меня на шее, становилось все сильнее и сильнее, но я не могла просто взять и вернуться во дворец. Возможно потому, что я теперь знала, на что способны вампиры во главе со своим повелителем, и просто не могла допустить, чтобы подобное продолжалось. А может, мне очень хотелось переиграть Адриана и не дать ему победить, в противном случае поражение Валенсии в войне я бы расценила как свое собственное.
Так вот в чем дело… Кажется, теперь я начинаю понимать. Эта война перестала быть для меня войной только Валенсии и Вереантера, она стала и моей собственной. Она задевала меня за живое, и лишь огромным усилием воли мне удавалось сохранять самообладание. Хотя внутри меня все кипело. Я не знаю, с кем конкретно я воевала — со всем Вереантером и вампирами или же только с Адрианом, которого я теперь воспринимала как своего самого главного врага. Я просто знаю, что не могу сдаться и сбежать домой. Больше не могу.
Помнится, в прошлый раз, когда так же ускользала в лес, я думала о словах Агаты и о своей матери. Это было каких-то восемь или девять дней назад, но теперь мне казалось, будто с тех пор прошла целая жизнь.
Не знаю, сколько времени я просидела так под дождем — подавленная, измученная. Но, думаю, довольно долго. Когда слезы иссякли, я поднялась на ноги и еще некоторое время приводила себя в порядок. Заклинанием высушила и почистила платье, убрала с лица следы слез. Как же мне повезло, вдруг подумала я, что я от рождения такая бледная. Будь моя кожа чуть посмуглее, как у моих сестер, мне никогда в жизни не удалось бы сойти за вампиршу и обвести врагов вокруг пальца. Впрочем, еще рано судить о том, что мне удалось, а что — нет. Я в любой момент могу разоблачить себя, так что лучше не подводить итоги раньше времени.
Когда я подошла к ратуше, дождь уже прекратился. Обувь и подол юбки были испачканы в грязи, и у входа в здание я задержалась, приводя их в порядок заклинанием. И почти сразу же поняла, что впервые за все это время боги ко мне благосклонны — я заметила в коридоре Адриана и Виктора, беседовавших между собой. Они оба увидели меня, обратили внимание на корзину с растениями и сразу же потеряли ко мне интерес. Как и раньше, никто из них не стал понижать голос, и я почти без проблем их слышала.
— В следующий раз я сам буду участвовать в штурме, — решительно говорил Виктор. Чтобы смотреть в лицо своему повелителю, ему приходилось задирать лицо — Адриан был выше его на голову. — А не наблюдать за происходящим с городских стен. Тогда мы добьемся успеха гораздо быстрее.