Сидя за рабочим столом, Писатель мрачно смотрел в какую–то одному ему известную пространственную точку впереди себя.
Из всего этого дерьма надо было бы сделать воздушное пирожное, картинку, рекламный проспект, но ни один кондитер, ни один живописец, ни один фотограф–ретушер не взялся бы за такое — ни один, кроме ретушеров из родного Останкино…
Наверное, Останкино от слова «останки» — как говорят тут, в России, «Бог шельму метит».
Да, «открытые источники информации», конечно же, хороши, тем более, если еще и умеешь читать между строк, но когда контуры общей картины вырисовываются с такой пугающей откровенностью…
С «карьерой главного героя» разобрались.
Плагиатор.
Вор.
Как говорил когда–то царь всея Великия, Малыя и Белыя, тогдашний президент Николай I — «в России только один человек не ворует — я».
Впрочем, и это еще не все: у «многогранного кристалла» из рекламы «Русского дома Селенга» есть еще одна грань — «личная жизнь».
И вновь не обходится без библиотечных ксероксов, теперь — интервью с погибшем героем:
— … — ваша третья жена. Как складываются отношения с двумя предыдущими?
— С первой — никаких отношений. Я ушел при весьма тяжелых обстоятельствах. Было это в восьмидесятом году. С тех пор мы никогда не встречались, и я больше не видел свою дочь.
— Знает ли она, кто её отец?
— Знает, судя по бурной деятельности её мамы, которая обкладывает меня алиментами на всех должностях… [9]
Замечательное, между прочим выражение, особенно во всеуслышание, через прессу: «ее мама».
Скромно и со вкусом.
То–то пришлось бы платить на брошенную дочь с новой зарплаты на ОРТ.
Откуда–то из глубин памяти всплыло давно уже забытое словосочетание, когда–то очень любимое в народных судах — «злостный алиментщик». Кажется, даже статья какая–то в кодексе была на этот счет — то ли штраф в сто рублей, то ли общественное порицание, то ли…
М–да…
Писатель, грызя авторучку, читал дальше — теперь изучение вытащенного наружу грязного белья увлекало, захватывало, но не интригой, не неожиданными поворотами сюжета (за свою многотрудную жизнь Писатель встречался с людьми куда более омерзительными, чем покойный Листьев); наверное, такое чувство испытывает лаборантка в туберкулезном диспансере, исследуя под микроскопом зеленые плевки больных, выискивая в них симптомы гниения легочной ткани:
Татьяна Л–на:
Знате, больше всего мне не хотелось бы, чтобы меня воспринимали как вторую жену Влада Листьева…
Ага — ну–ка?
…хотя, конечно, память — вещь коварная. Наверное, я сегодня все же несколько идеализирую прошлое. Были в нашей жизни и пасмурные дни, иначе бы мы не разошлись. Помню, как Влад впервые загулял, как я сине–зеленая от волнений и переживаний, несколько дней обзванивала всех родных, знакомых и даже бюро несчастных случаев.
Последние звонки были самые страшные: подождите, сейчас посмотрим, нет ли у нас вашего. Помню, как Влад уходил в загул и не мог остановиться…
Так он вообще, оказывается, вообще был мерзавцем, этот самый Листьев!
Муж где–то блядует, а жена — «сине–зеленая от волнений», морги и бюро несчастных случаев обзванивает…
М–да, ничего не скажешь — подарочек.
Сука, короче говоря.
«Впервые загулял».
Значит, после «впервые» было и «во–вторые», «в третьи», «в четвертые» и т. д.?
Листаем дальше:
Лидия И–ва: Я ОСТАЛАСЬ ОДНА
… Он никогда не скрывал своей другой жизни — когда он был любимцем женщин, публики, душой компании, когда он гулял и пил… [10]
Писатель заерзал на стуле.
Ха! — не скрывал… Нормальные–то люди всегда должны такое скрывать, чтобы никто, не дай Бог… Женатый человек пьет и «гуляет» (или трахается на стороне, если непонятно, что означает этот камуфляж), и при этом еще — и «не скрывает».
«Душа компании, любимец женщин».
Вывод: или законченный идиот (что маловероятно), или законченный подонок (что, впрочем, очевидно).
«Не скрывать другой жизни…»
Значит — выставлять свою жену, эту самую Татьяну Л–ну (Татьяну Ларину, что ли?) посмешищем на все Останкино — да?
Тогда — почему он прожил с ней, как утверждал сам, «почти десять лет»?
Через несколько дней Писатель, отложив отксеренные газеты в сторону, слег с головной болью.
Да, «открытые источники информации», конечно же, хороши, особенно, если умеешь читать между строк, но чтобы так много и такого…
Нет, этих русских положительно невозможно понять… Как говорят недавно приехавшие в славный город New York… Ну, впрочем, сами знаете, что они там говорят.