Укус!
Стоп.
Стоп.
Стоп.
Надо сделать усилие.
Надо превозмочь себя.
Иначе — все было бессмысленно. Иначе не надо было совершать этого. Тут какая–то западня, хитрая ловушка природы: чем больше наслаждение ты хочешь получить, тем больше боли тебе придется испытать, больше неприятного пережить. Все равно — или ли «до», или после. «Тоска после акта», воспетая поэтами «серебряного века», наступает «после». Тебе же по–настоящему повезло — сперва страшная мука, а затем — райское наслаждение… И толстый–толстый слой шоколада.
Поставил машину на стоянку, заглушил мотор.
Отделение милиции: сделанная из старого кинескопа светящаяся вывеска с полустертыми красными буквами, скрипящая на сыром мартовском ветру, заплеванный, пропахший мочой и гуталином темный подъезд, серый, ноздреватый утоптанный снег.
Сюда.
Главное — не волноваться, главное — вести себя с достоинством.
Ты — Марк Юний, а они — плебс. Они должны тебя принять с почтением, подобострастно, чтобы потом внукам об этом визите рассказывать…
И вообще: Caveant consules [20].
Храни достоинство, гражданин Брут.
Осторожно открыл дверь, сдерживая дыхание, вошел в подъезд.
«…простите, а где тут.„»
«,..по какому делу?..»
«…хочу сделать заявление…»
«…третья дверь направо…»
Ободранный канцелярский стол, мент поганый за столом — волосы жирные, точно сливочным маслом смазанные, наверное, как в Москву на лимитное место приехал, так и не мылся с тех пор.
«…простите, я хочу…»
«…обождите…»
«…я хочу сделать заявление…»
«…не видишь, я занят…»
Хлопнул папкой с маленькими синими змейками вместо тесемок, завязал на хвостики, отложил в сторону и — устало:
— Чего?
— Пришел сделать заявление…
— Слушаю.
«…тот, что по телевизору… сегодня… передали… портрет на черном фоне... ну, Влад Листьев — убит… Короче — я его и убил…»
Милиционер недоверчиво посмотрел, почесал обгрызенным карандашом за ухом.
— Эй, Вась, а Вась, иди–ка сюда…
Из–за неплотно заткрытой двери:
— Чё те, Витек?
— Да вот, еще один…
— Что?
— Ну, сознаваться…
— Который за сегодня?
— Четвертый…
— Гони в шею.
Захлопал ресницами, оглянулся — из двери соседнего кабинета уже выходил Вась…
Маленькие, цвета заполярного неба глазки, серая кожа, крупинки перхоти на лацканах, прокуренные желтоватые усики.
У большинства московских ментов абсолютно одинаковая внешность: наверное, когда они сюда на лимитные места устраиваются, то вместе с засаленной предыдущей партией лимиты униформой получают в каптерке и эти обесцвеченные водкой глазки, и поджатый рот, и светлые усики, и обкусанные ногти на сосисочных пальцах, а вместе со всем этим — чувство безграничной власти надо всем, кто этими вещами не обладает.
Подсел, улыбнулся, дохнул табачищем — точно старому другу.
— Убил, гришь?
— Да…
— Ну, расскажи…
— Что?..
— Как убил?
— Застрелил.
— Из чего?
— Из пистолета.
— Пистолет где?
— Выбросил.
Недоверчивая усмешка, полупрозрачное лицо иди– ота–службисга, голубые, пропитые глаза.
— Куда выбросил?
— В речку...
— Где выбросил?
— С моста, на Кутузовском…
— Когда выбросил?
— Сразу, как убил.
— Почему выбросил?
— Испугался…
— Чего испугался?
— Что найдут…
— Что найдут?
— Пистолет…
— Кто найдет?
— Вы…
— Откуда он у тебя оказался?
— В траве нашел.
— Когда нашел?
— Года полтора назад…
— Где нашел?
— Под зданием Парламента…
— Пришел сюда зачем?
— Признание сделать…
— О чем?
— Об убийстве…
— Документы есть?
Да, паспорт взял с собой, ведь знал, куда шел, зачем шел, тем более, что там ведь сразу, на первой же странице красивым каллиграфическим почерком раба–писца выведено:
Имя: Марк
Отчество: Юний
Фамилия: Брут.
«Aut Caesar, aut nihili»
Полистал паспорт, глянул зачем–то прописку, протянул обратно.
— А убил зачем?
Не скажешь же этому Вась, зачем убил! Может быть, банк «Империал» он еще и знает, но — не дальше.
А тот смотрит недоверчиво своими пропитыми глазками, маленькой змеиной головкой качает:
— Ну–ну…
Отвернулся — будто бы пустое место перед ним, а не сверхчеловек со своим священным эго.
— Витек, помнишь, нас подполковник предупреждал, когда Александра Меня, ну, попа этого, выкреста, грохнули, человек семьдесят созналось?
20
«Пусть консулы будут бдительны», — латинское изречение, употребляется в смысле — пусть власти будут бдительны.