— Талковв-а-а!!..
Алексей Николаевич благоговейно поцеловал бронзовую голову и ощутил на губах липкую сладость. Что за чудо? Ах, да! Ведь не далее как вчера устраивались очередные смотрины. Приводили невесту, которая сразу же настолько не понравилось ему, что он, скрывая это, постарался быстрее захмелеть. А когда открывал уже неверными руками бутылку мускатного шампанского, не удержал пробку. Сладкий фонтан ударил по гостям, сидящим на диване, у невесты мгновенно осела, слиплась взбитая прическа и потекла по щекам черными слезами тушь. Алексей приподнял бутылку и полил стену, а заодно и сердитого екатерининского вельможу в красном камзоле с голубой Аннинской лентой. Он направил горлышко вверх, орошая теплым шампанским потолок, новенький румынский гарнитур, и сладким дождем окропил бронзового генералиссимуса.
— «В дыму походов, в огне боев ковал победу, громил врагов…» — простонал Алексей Николаевич, отгоняя неприятные воспоминания суворовской песней.
После тяжелого учебного дня рота шла спать. Вечер был теплый — Цельсий держался на нуле, — мягко-светлый от обилия снега и полной луны. Воспитанники шли ладно, предвкушая близкий отдых. И Алексей вместе со всеми ловко ставил, как того требовал устав, полную ступню на твердый наст, внутренне любуясь собой, своей формой, пригнанной к крепкому, еще полудетскому телу: хромовыми сапожками, наглаженными суконными черными брючками с широкими, морковного цвета лампасами, черной же однобортной шинелью, облегающей плечи, и ушанкой с аспидно блестящей, вкусно пахнущей мерлушкой. Страна, голодавшая и истекавшая кровью, не жалела для суворовцев ничего: на них все было первосортным — мерлушка, сукно и шевиот, хром, кожа, а в котлах доброкачественным — коровье масло, тушенка, макароны, крупы. И все же потребности отрочества превосходили все возможное. Мысль о еде преследовала их даже в танцклассе, под команду преподавательницы: «Каблук-носок-три-четыре! Каблук-носок-три-четыре!» На сером, хорошо отмытом некрашеном полу однообразно двигались два десятка фигурок в черных гимнастерках с начищенными пуговичками и бляхами, исполняя па-де-катр. За окном темнел провал Казачьей слободы, а отдаленно, добираясь с первого этажа на четвертый, в зал проникал сладостный запах, и по танцующим парам шелестело: «Сегодня — пончики!» Лад нарушался, и рассерженная преподавательница — лицо самоварчиком, округлое, пухлое, с краником-носом и оттопыренными ушками, — подлетала к скучавшему у стены капитану Мызникову. Она подхватывала его, вынося в веренице па на середину комнаты, отчего у него сквозь заскорузлую, кабанью кожу щек вдруг нежно проступал акварельно-девичий румянец. Кажется, только землетрясение могло оторвать юных воинов от украинского борща или макарон по-флотски…
— Куда же вы? — недоумевал Алексей Николаевич, не вставая, однако, с места, когда гости торопливо одевались в коридоре, меж тем как невеста никак не могла попасть в рукав шубки и только размазывала по лицу тушь. — У меня шампанское еще есть! Целых две бутылки!..
Глядя, как гости с кудахтаньем уходят, он с пьяной улыбкой повторял вслед за ротным запевалой:
Алексей разжал объятия и отпустил бронзовую голову.
— Почему с Аленой детей не завел? — тихо, но внятно сказал Суворов басом.
Алексей вздрогнул и втянул голову в плечи. Не сидит ли кто за шторой? Нет, только торчит из горшка кустик герани.
— Ты ж ее любил, а как мучил, — не размыкая бронзового рта, продолжал Суворов. — Сколько раз она роды прерывала? Пять?
— Шесть, — виновато ответил Алексей, чувствуя, что не может оторвать холодеющих подошв от пола.
— Это еще почему?
— Сперва я не хотел — жили бедно, да и не догулял я. А потом она избаловалась…
— Эх, моя бы власть! Я бы тебя с ней в отдаленную фортецию запек: любитесь и размножайтесь!
— Батюшка, я и сейчас ее люблю…
Он осмелился было еще раз поцеловать полководца, но тот, видимо, отстранился, потому что губы Алексея наткнулись на герань.
Суворов откликнулся еще строже:
— И на порог не пускай! Поздно. Избаловалась! Лукавка, бесовка, любодейка!
Алексей Николаевич задумчиво пожевал пряный цветок.
— Жениться тебе нужно, пустограй! Тебя родил отец? И ты должен родить. Чтобы отблагодарить отца за рожденье…