— Эй ты, повелитель закладов! Коль скоро мой хозяин благодаря мне не может быть посажен в долговую тюрьму, нет, стало быть, и у тебя основания держать меня в тюрьме за его долги.
И с этими словами грамота шмыг в трактир, где давно уже томился голодный ее владелец, затянув потуже пояс и пожирая глазами сочные куски мяса, кои громко пережевывали другие едоки.
VI
БОЛТЛИВЕЙШИЙ ИЗ БОЛТУНОВ
Один болтун, который столь усердно молол языком, что мог снабдить избытком слов еще десяток краснобаев на две лиги в окружности, трещал без умолку, заливая всех потоками суесловия. Тут настиг его Час, и превратился наш болтун в косноязычного заику, который спотыкался, что ни слог, и с натугой выдавливал буки-аз. Так тяжко ему пришлось, что ливень красноречия унялся сам собой. А когда глотка уже напрочно закупорилась, потоки слов так и хлынули у него из глаз да из ушей.
VII
ТЯЖБА
Несколько человек судейских разбирали тяжбу. Один из них, по чистой злобе, все прикидывал, как бы половчее засудить и истца, и ответчика. Другой, весьма непонятливый, никак не мог взять в толк, кто из тяжущихся прав, и полагался в своем выборе только на два изречения, любезные сердцу тупиц: «Бог не выдаст, свинья не съест» и «Авось, небось да как-нибудь». Третий, дряхлый старец, проспал все судоговорение (ибо, как достойный последователь жены Пилата, верил в сны) и, очнувшись, соображал теперь, к кому из собратьев выгоднее пристать. Еще один, честный и знающий судья, сидел как в воду опущенный, зато сосед его, лукавый черт, видать не только сухим вышел из воды, но к тому же изрядно подмазанным. Ссылаясь на законы, ловко закрученные, как фитиль для плошек (и которые, кстати, вполне заслуживали огня), он перетянул на свою сторону и соню, и дурня, и злыдня. Но едва собрались они вынести приговор, застиг их Час. И вместо слов: «Признаем виновным и выносим приговор» они изрекли: «Признаемся виновными и выносим себе приговор». — «Быть по сему!» — прогремел чей-то голос. И тотчас же судейские мантии обратились в змеиные шкурки, а судьи полезли друг на друга с кулаками и взаимными обвинениями в подделке истины. Такая свирепая разгорелась между ними драка, что они повырывали друг у друга бороды, и под конец лица их стали голыми как коленки, а когти словно шерстью обросли явное доказательство того, что осудить они умели только с помощью когтей и были поистине волками в овечьей шкуре.
VIII
СВАТ
Некий сват морочил голову бедняге, которому наскучила, видно, спокойная жизнь в тишине и довольстве, коль скоро он собрался жениться. Сват навязывал ему негодный товар и старался сбыть его под самой заманчивой приправой. А говорил он так: «Сеньор, о знатности ее происхождения я и упоминать не хочу, у вас самого родовитости хоть отбавляй; в богатстве ваша милость не нуждается; красоты у законной жены следует бояться как огня; что касается ее рассудительности — вы сами в доме голова, и к тому же вам жена требуется, а не законник; характера у нее просто-напросто нет; лет ей немного… (и про себя добавил: „…жить осталось“.). Зато всего остального — сколько душе угодно!»
Бедняга пришел в ярость и заорал: «Черт тебя побери, что там может быть остального, если она не родовита, не богата, не красива и не умна? Единственно, что у нее, стало быть, есть, — это как раз то, чего у нее нет: характер!»
На этом застиг их Час, и злодей-сват, закройщик супружеских судеб, мастер украсть, соврать, надуть, где надо — подштопать, где надо надставить, сам оказался мужем чучела, которое хотел подсунуть другому. Подняли тут новобрачные гвалт невообразимый: «Да кто ты такая?», «А ты откуда взялся?», «Ты моей подметки не стоишь!» Так вот и ели они друг друга поедом.
IX
ПОЭТ В НОВЕЙШЕМ ВКУСЕ