— «Из обителей бессмертные смертных»… — повторил я. — Наверное, это о мирах, в которых обитают выскоразвитые разумные существа со смертным телом и бессмертной душой?
— Да, ты прав, — улыбнулась Светлана. — Это о Третьей Расе, расе Драконов. Символ двойственного человека — смертного и бессмертного — исполнен глубокого значения. Древнегреческий поэт Пиндар описывает, как Леда в одну и ту же ночь сочетается и со своим супругом и с отцом богов — Зевсом. Таким образом, Кастор становится сыном смертного, а Поллукс — отпрыском бессмертного. Но миф повествует нам иную историю, в которой в порыве чувства мести к Афаретидам — двум братьям Идасу и Линкею, сыновьям царя Мессении Афарея — Поллукс убивает Линкея, «обладающего самым проникающим зрением среди смертных», но его брат Идас, «кто видит и знает», ранит Кастора.
Эту битву прекращает Зевс, убивая последних двух сражавшихся. Поллукс находит брата умирающим и в отчаянии молит Зевса о смерти для себя, на что тот отвечает ему: «Ты никак не можешь умереть, ибо ты из божественной расы». Зевс предоставляет ему выбор: либо Поллукс остаётся бессмертным, либо, если он готов разделить судьбу брата, то половину своего существования он будет проводить под землёй, а другую в золотых небесных обителях. Поллукс соглашается на такое полубессмертие: «И братья-близнецы живут поочерёдно — один днём, другой ночью».
— Иными словами, Кастор и Поллукс символизирую у греков Третью Расу и её последующую трансформацию в «Богочеловека» или, проще говоря, в антропоморфных «богов», заключённых в животное тело, — подытожил Акира. — Их первая половина смертна, и только в продолжительности их жизни заключён мифологический смысл их «бессмертия». Вторая же половина имеет бессмертную индивидуальность — душу или монаду, которая связывает всех «богов» с материальным миром нашей вселенной.
— И эта душа или монада не может существовать и воспринимать вещи в материальном мире без наличия физического тела и данного ему мозга — разума или «манаса»?.. — в раздумье произнёс я. — Вот почему Поллукс и Кастор близнецы! Ведь Кастор в данном случае олицетворяет личность смертного человека, его животную составляющую без какой-либо связи с «божественной» индивидуальностью. И эти близнецы навеки разделены смертью, как и мы в своём физическом мире отделены от мира духовного переходной гранью неведомого небытия… Если только кто-то, как Поллукс, не поделится с нами частью собственной божественной природы, приобщив нас к своему бессмертию.
Я доверчиво взглянул на экзоархеолога.
— Вот именно! — согласился он. — Так видели это древние. Они говорили, что в проявленном мире «Высшее видит глазами низшего», и в материальном мире Пуруша — Дух — слеп без помощи Пракрити — Материи.
— Иными словами, наши материальные тела нужны нашим Душам в качестве носителя или некой исследовательской машины, в которой они изучают материальный мир? Но им необходим и наш мозг, который является генератором или преобразователем материальных энергий в их аналог — духовно-нематериальные энергии, которые питают наши Души и наделяют их силой и вечной жизнью! — вспомнил я разговор со своим энерготерапевтом в антарктическом санатории.
— Пожалуй, можно рассматривать этот вопрос и с такой стороны, — согласился со мной Акира. — Не случайно аллегорически духовно-нематериальный мир всегда представал в мифах в образе космических первовод. Вода питает всё живое, творя, таким образом, мир материальный. Вспомним опять же греческую теогонию. Греки учат, что всё сущее, в том числе и Боги, обязано своим существованием Океану и его супруге Тефиде, тождественной Гее — Земле или Природе. Но что, в данном случае, представляет собой этот Океан? Это не что иное, как бесконечное Пространство — Дух в Хаосе. И Тефида это не просто Земля, она даже не Адити-Гея, рождающая Урана или Варуну — главного Адитью из семи антропоморфных богов. Она — Предвечная Материя в процессе своего образования!
— Мне всегда больше нравился очень яркий образ из финского эпоса «Калевала», — улыбнувшись, сказала Светлана. — Там «прекрасная дочь Эфира» или «Вода-Матерь» создаёт мир, сочетаясь с «Селезнем» — разновидностью лебедя или гуся, который кладёт в её недра шесть золотых яиц и седьмое «яйцо железное». Вот вам снова связь с древнегреческой Ледой или с «Белым лебедем из поднебесья звёздного» из «Книги Дзиан»!
— Вы снова правы, — согласился с ней Акира Кензо. — Ведь «Калахамса» — один из символов Брахмы, его вахана — не простой лебедь. Это аллегория процесса творения, разнесённого в бесконечном времени. «Кала» и есть само время, персонификацией которого в индуизме выступает бог Кала. Будучи всеразрушающим олицетворением времени, этот бог является богом смерти, отождествляемым с самим Ямой. Недаром Кришна говорит о себе: «Я — время, великий разрушитель миров». Поэтому и «Белый лебедь из поднебесья звёздного», осеняющий «каплю большую. Яйцо расы будущей» есть ни что иное, как время — время существования Третьей Расы, давшей начало следующим поколениям живых существ во вселенной!