Калачов и Захаров потянулись к Лизочке с зажигалками. Калачов оказался шустрее. Лизочка затянулась сигаретой и сказала ровным усталым голосом:
— Я закончила с телом. Можно увозить, только подпишем протокол осмотра, и вызывайте машину.
— Ну, и какие предположения?
— Без вскрытия заключение делать рано, но гематома на голове есть, и большая, с незначительным поверхностным повреждением кожи, могла быть нанесена тупым предметом. Ребята сказали, что на этажерке в прихожей есть немного крови, и волосы прилипли.
— Как думаешь, мог этот удар послужить причиной смерти?
— Ну, опять же, без вскрытия трудно сказать, но, полагаю, что мог.
— Да уж, на вскрытие у тебя очередь, — ехидно фыркнул Калачов. — На работу не ходим, загордились, а дела стоят.
— Ничего, не в районной поликлинике. Мои пациенты — ребята терпеливые. Жара вот только, а холодильник опять не работает. Ну да ладно. Я Семенову вчера звонила, его жена сказала, что вроде у него запой кончается, скоро на работу выйдет, а вдвоем мы быстренько всех освидетельствуем.
Захаров сладко заулыбался и сказал подхалимским тоном:
— Лизочка, ты же классный специалист, что нам Семенов, и без него обойдемся…
Лизочка фыркнула, затянулась сигаретой и грубовато напрямик спросила:
— Чего надо?
— Ну, чего, чего, ты же знаешь…
— А конкретнее?
— Два дела у меня стоят, нет заключения о причине смерти, сделай поскорее, дела в принципе раскрыты, отчет надо сдавать, не то Носорог меня совсем забодает, ты же его знаешь… Шоколадка за мной.
Савина еще раз фыркнула и свободной от сигареты рукой небрежно запихнула под резинку выбившуюся прядь волос.
— Ну, вот, заладил: «знаешь, знаешь»… Напиши на бумажке, какие дела, а то мне вот-вот свекровь позвонит, и у меня все на свете из головы вылетит.
— Сейчас мигом напишу, благодетельница! Калачов, ручку дай! И лист из блокнота вырви.
Участковый заворчал, что вот свое надо иметь, а то он ручек и блокнотов на всех не напасется, но выдал просимое. Радостный Захаров нацарапал, приложив листок к стене, номера дел, то и дело встряхивая шариковую ручку, наотрез отказывающуюся писать в таком положении. Савина, не глядя, сунула листок в карман джинсов, сказав со вздохом:
— Ладно, в первую очередь сделаю. И шоколадкой не отделаешься. Торт гони, да не второго хлебозавода, а московский. Так уж и быть, необязательно из «Праги» или «Будапешта». Согласна и на «Рот-Фронт». Хорошо бы Семенов пришел.
Калачов вдруг насупился, багрово покраснел и гаркнул:
— Да что с ним, с Семеновым этим, начальство носится, как с тухлым яйцом?! Гнать в шею алкоголика, пусть нам тут ряды не позорит!
Юрий удивленно приподнял брови и хмыкнул, а Савина, вдруг вспыхнув еще пуще Калачова, взъерошилась и зарычала, чисто волчица:
— Ты мне Семенова не тронь! Умный какой нашелся, блин! Трезвенник, блин! Уж будто сам не квасишь! Семенов — специалист, каких мало, почитай, что и вовсе нет! Мастерство, знаешь, не пропьешь. Да на нашей работе спиться — не фига делать, все под богом ходим. Я сама, как поработаю день, все со жмурами в разных степенях разложения, вечером — домой, там меня уже свекровь ждет, под дверью прям, с порога заводится, Машка орет непрерывно, Пашка тоже… недоволен… Запахи ему, видите ли, блин, мерещатся. Самому мыться нужно чаще, и не будет мерещиться, так нет, на меня все наезжает… Верите ли, так и хочется хлопнуть стакан! Уволюсь на фиг! Участковым терапевтом пойду, нервы дороже.
Юрий незаметно выдвинулся, встал между Савиной и Калачовым и оживленно заявил:
— Ты, Лизочка, не того… Нам Семенова хватит по части борьбы с алкоголизмом. Ты, это самое, не стакан хлопай, ты свекровь по репе хлопни, и Пашку своего тоже, чтоб не выступал, и вообще, пусть работать валит. А хочешь, мы с ребятами с ними обоими поговорим? А насчет районной поликлиники, так там работа вообще: тушите свет! Твои нынешние клиенты тихие, спокойные, ничего им уже не надо, никто не беспокоит, а живому человеку попробуй угодить!
Савина как-то враз угасла и, погасив окурок о стенку, уже испещренную множеством следов от других таких же окурков, сказала: