Но правда это, или нет — я все же возвращаюсь домой.
Я мечтал о этом моменте с тех самых пор, как покинул его. Я думал, что это страстное желание ослабнет со временем и под грузом долга, но оно лишь усиливалось. Каждый день приносил новые терзания. Я хочу увидеть место, где Линдисти сделала первые шаги, и место где она умерла. Я хочу увидеть мой сад. Я хочу увидеть таверну, где Лондо, Урза и я впервые напились дешевым бривари.
Груз воспоминаний. Я представляю, как тяжек он должен быть для тебя, чьи воспоминания уходят в такую старину. Я увидел это, когда мы были на Минбаре. Я мог видеть твою любовь к вашим горам, с каждым сделанным тобой шагом. Я хотел бы, чтобы ты мог показать мне Широхиду такой, какой ты ее запомнил. Я хотел бы, чтобы я смог показать тебе мой сад таким, каким запомнил его я.
У меня есть чувство — не предвидение, просто ощущение — что мы больше не увидим друг друга. Эта война заберет одного из нас, если не обоих. Что до меня — то я не позволю себе умереть, пока не исполню задачу что владеет мной в последние четырнадцать лет. Но когда это будет исполнено...
Не знаю.
Есть многое, что я хотел бы сказать тебе. Насколько я ценю нашу дружбу. Насколько я уважаю тебя. Ты первый чужак, которому я действительно стал доверять так, как доверял бы кому—то из собственного народа, а для такой замкнутой и подозрительной расы, как наша, это действительно что—то да значит.
Я желаю тебе удачи в битве. Я желаю тебе славной смерти, которой ты жаждешь. Я желаю тебе счастья и удачи с твоей леди. Тиривайл действительно неповторимая женщина, и встретившись, наконец, с ней, я мог увидеть почему она заполонила твои мысли. Но будь добр к ней. Ее дух хрупок, настолько же, насколько он тверд, а ее страх близок к тому, чтобы овладеть ей.
Надеюсь она полюбит тебя, также как ты любишь ее.
Мои флоты готовы. Эти слова я записываю уже сидя на моем флагмане. Менее чем через час мы отправляемся к Центаври—Прайм. Я боюсь. Я не хочу умирать — пока что — но я боюсь не этого. Я боюсь того, что я найду, явившись туда. Будет ли мой дом таким, как я его помню? Я знаю что нет, но не хочу знать того, на что это будет похоже.
"Сожаления это вечно полная бутыль." — как обычно говорил Урза. "Ты можешь пить и пить сколько тебе заблагорассудится, но бутыль всегда останется полной."
Я горд тем, что знал тебя, Маррэйн. Пусть Великий Создатель не оставит тебя.
Твой друг.
Джорах.
Он был полночно—черен, круглой формы и заключен в оправу из золота с алыми прожилками. Он появился из иной вселенной — всего лишь один крошечный осколок одного могильного камня с планеты, населенной одними лишь мертвецами.
Морден держал амулет в единственной руке, изучая его в неверном свете сияющих камней. Голова у него кружилась от лекарств, которыми его напичкали императорские медики. Должно быть, лекарства подействовали на его разум. Ему показалось, что он увидел лицо в камне.
Он не отражал света, не поглощал и не преломлял его. Амулет появился оттуда, где свет не имел смысла.
Для Мордена, человека кто посвятил почти всю свою взрослую жизнь служению делу света, это было тревожной мыслью, той, которую даже лечебные снадобья не могли заглушить.
Кто вы такие? — гадал он. — Что за непостижимо чужие мысли струятся в ваших разумах? И можете ли вы мыслить? И есть ли у вас разум?
Чужаки убивали все. Сознающих себя и не сознающих. Разумных и неразумных. Они казнили лордов и императоров столь же легко и непринужденно, как бактерий и амеб. Они уничтожили всю жизнь в своей вселенной, и то же самое начали делать здесь.
То же самое они сделают на Центаври Прайм. Они уничтожат все.
Кроме него. Кроме того, кто носит амулет.
А ему даже не застегнуть его на своей шее. У него лишь одна рука.
— Мистер Морден. — произнес старый, резкий, сердитый голос. Он поднял взгляд. В комнату вошел Император.
Лондо Моллари, второй Император в его роду, последний Император Республики Центавра. Седой, пепельно—бледный, близкий к смерти, почти беспомощный, жалкий в своей беспомощности и жалкий в своем патриотизме, на полтора десятилетия скованный бессилием, болезнью и усталостью.
Он был, с ужасом понял Морден, старейшим и единственным другом, который у него остался.
Все остальные были мертвы.
Его семья — мертва. Мистер Эдгарс — мертв. Его любовницы, немногие и нечастые в в лучшие из времен — все мертвы.