Именно Владимир велел свести все ранние летописи в единую «Повесть временных лет». Как раз эта редакция древнерусских анналов сохранилась до нашего времени. Неудивительно, что Мономах предстает перед нами фигурой, исполненной значительности, державной мудрости и высокой нравственности, затмевая всех прежних государей.
Но, даже делая скидку на пристрастность киево-печерского редактора, который в 1116–1117 г.г. ведал составлением этого свода, нельзя не признать за Мономахом множества выдающихся достоинств. Мы увидим, что это солнце было не без пятен, и все же оно сияло очень ярко, да к тому же в эпоху, когда над Русью сгущалась тьма.
Великокняжеская автобиография
В самом конце «Повести временных лет» есть уникальный исторический и человеческий документ, написанный самим великим князем, знаменитое «Поучение к детям». Это и наставление сыновьям, и этический манифест, и изложение принципов государственного управления, и, что особенно интересно, рассказ о прожитой жизни.
Чувствуется, что князь (по многим признакам видно, что он писал или диктовал текст сам) обладал незаурядным литературным даром. Вот фрагмент вступления, дающий представление о стиле автора:
«Сидя на санях[11], помыслил я в душе своей и воздал хвалу Богу, который меня до этих дней, грешного, сохранил. Дети мои или иной кто, слушая эту грамотку, не посмейтесь, но кому из детей моих она будет люба, пусть примет ее в сердце свое и не станет лениться, а будет трудиться. Прежде всего, Бога ради и души своей, страх имейте Божий в сердце своем и милостыню подавайте нескудную, это ведь начало всякого добра. Если же кому не люба грамотка эта, то пусть не посмеются, а так скажут: на дальнем пути, да на санях сидя, безлепицу молвил».
Отдых великого князя Владимира Мономаха после охоты
В. Васнецов
Правила, которыми руководствовался Мономах, занимаясь государственными делами, таковы:
«Что надлежало делать слуге моему, то сам делал — на войне и на охотах, ночью и днем, в жару и стужу, не давая себе покоя. На посадников не полагаясь, ни на приказчиков, сам делал, что было надо; весь распорядок и в доме у себя также сам устанавливал».
Владимир подробно перечисляет все свои походы, войны, перемещения из удела в удел, однако не меньше внимания уделяет и «охотам», потому что звериный лов занимал большое место в жизни всякого князя, считался важным государственным делом и свидетельством личной доблести:
«А вот что я в Чернигове делал: коней диких своими руками связал я в пущах десять и двадцать, живых коней, помимо того, что, разъезжая по равнине, ловил своими руками тех же коней диких. Два тура метали меня рогами вместе с конем, олень меня один бодал, а из двух лосей один ногами топтал, другой рогами бодал; вепрь у меня на бедре меч оторвал, медведь мне у колена потник укусил, лютый зверь вскочил ко мне на бедра и коня со мною опрокинул. И Бог сохранил меня невредимым. И с коня много падал, голову себе дважды разбивал, и руки и ноги свои повреждал — в юности своей повреждал, не дорожа жизнью своею, не щадя головы своей».
Из батальных описаний, которыми изобилует автобиография, приведу только одно, поскольку оно типично для Мономаховой манеры воевать: упорный в бою, он при всякой возможности старался избежать лишнего кровопролития — во всяком случае, когда бился с соотечественниками.
В 1094 году Олег «Гориславич» привел большую орду, чтобы согнать Владимира с черниговского княжения.
«И потом Олег на меня пришел со всею Половецкою землею к Чернигову, и билась дружина моя с ними восемь дней за малый вал и не дала им войти в острог; пожалел я христианских душ, и сел горящих, и монастырей и сказал: «Пусть не похваляются язычники». И отдал брату отца его стол, а сам пошел на стол отца своего в Переяславль. И вышли мы на святого Бориса день из Чернигова и ехали сквозь полки половецкие, около ста человек, с детьми и женами. И облизывались на нас половцы точно волки, стоя у перевоза и на горах. Бог и святой Борис не выдали меня им на поживу, невредимы дошли мы до Переяславля».
Резюмируя свой военный опыт, Мономах пишет: «А всего походов было восемьдесят и три великих, а остальных и не упомню меньших. И миров заключил с половецкими князьями без одного двадцать, и при отце, и без отца…»