Я бросила на нее предупреждающий взгляд, призывая говорить тише.
– Прошлым вечером.
Она ухмыльнулась.
– Готова поспорить, ты разобьешь этому мальчику сердце.
– Это невозможно. У нас с ним соглашение, – тихо проговорила я и ощутила, как запылали щеки. Я терпеть не могла разного рода сплетни, а кузина просто не представляла себе без них жизни. – Ни обязательств, ни привязанностей.
– Таков твой девиз.
Я взглянула на маму.
«У меня были отличные учителя».
– Я буду по тебе скучать. – Летишия провела пальцами по тонким косичкам, несколько сотен которых мягко спадали мне на плечи. – В Калифорнии найдется тот, кто сможет повторить мое мастерство?
Летишия, которой не исполнилось еще и тридцати, уже владела собственным салоном красоты под названием «Студия», который располагался на Канал-стрит. Она стала для меня кумиром, подпитывая мои собственные амбиции.
– Без шансов.
– Отлично. Значит, тебе придется вернуться, чтобы повидаться со мной. И с Джаленом.
– Замолчи!
Летишия рассмеялась и в последний раз обняла меня.
Дядя Руди шагнул к двери и взял мой чемодан на колесиках.
– Пора ехать, милая.
Берти и Летишия помахали мне на прощание, желая счастливого пути и сообщая о своей любви. Они словно окутывали меня ею.
А потом появилась мама, словно порыв холодного воздуха во влажной, опостылевшей августовской жаре Нового Орлеана.
Я вздрогнула и поспешила на улицу.
Мой самолет приземлился в Калифорнии в час дня. Я вызвала «Убер» и спустя какое-то время уже тащила чемодан на колесиках по дорожке к уютному одноэтажному дому. Воздух в Санта-Круз был прохладнее, с привкусом соли. Спускавшиеся со склона горы деревья окаймляли нашу тихую улочку. С одной стороны, двор затенял огромный кипарис, а с другой раскинулся цветник Биби, поражавший буйством красок.
– Дом, – пробормотала я.
Поднявшись по трем ступенькам на крошечное крыльцо, я отперла входную дверь.
– Биби, это я.
– А вот и она, – проговорила восьмидесятилетняя прабабушка, сидя на комковатом, усыпанном подушками диване.
Ее темно-коричневую кожу покрывали морщины, по большей части от смеха, а коротко подстриженные волосы теперь приобрели серебристый оттенок. Несмотря на летнюю жару, она завернулась в вязаный бело-зеленый платок, который смастерила сама. Возле обутых в тапочки ног виднелась желтая пряжа, которая при помощи клацающих в умелых руках спиц скоро превратится в еще одну шаль. Позади Биби, на спинке дивана, растянулись ленивые серые кошки, Люси и Этель.
Я оставила чемодан возле двери и двинулась через гостиную с антикварной мебелью, казавшейся слишком большой для нашего маленького домика. На всех доступных поверхностях виднелись безделушки или стопки старых книг, которые Биби из-за слабого зрения теперь уже не могла читать. Почти каждый дюйм цветастых обоев покрывали семейные фотографии. Из древней стереосистемы доносился голос Нины Симоне.
– Как все прошло? – спросила Биби. – Надеюсь, лучше, чем в прошлом году.
Я плюхнулась рядом с Биби и положила голову ей на плечо.
– Не знаю, лучше ли. Берти и Руди добры, как всегда. Летишия мне как сестра, которой у меня никогда не было.
– Но?.. – Клацнули спицы Биби.
– Но мама остается прежней.
Бабушка погладила меня по щеке теплой, сухой ладошкой и вздохнула.
– Моя милая девочка. Мне бы хотелось, чтобы между вами все наладилось.
– Я не знаю, почему продолжаю настаивать. – Глаза вдруг зажгло от подступивших слез, но я быстро сморгнула их прочь. Этель запрыгнула мне на колени, и я почесала ее за ухом. – Она не хочет меня видеть. И речь не о жалости к себе. Я говорю как есть.
– Она хочет тебя видеть, милая, – проговорила Биби. – И показывает это единственным известным ей способом.
– Не обращая на меня внимания?
– Попросив тебя приехать. Чтобы провести с тобой время.
– Я бы не сказала, что это принесло ей пользу. Похоже, ей физически больно смотреть на меня. Ну, я понимаю. Я разрушила ее будущее. Но к чему ей так утруждать себя? А мне самой?
– Потому что любовь есть, даже если ее трудно увидеть.
«Ей не стоило меня рожать».
Эта мысль вызвала холодную дрожь в сердце, ведь маму наверняка посещала та же идея. Порой, глядя на нее, я испытывала странно знакомое головокружение, словно когда-то балансировала на лезвии бритвы между жизнью и забвением.
– Не думай об этом, Шайло.
Может, Биби и была практически слепой, но она видела все.
– Ничего не могу с собой поделать, – тихо проговорила я. – Если ей было так тяжело, зачем она меня родила?