В нижние отсеки корабля свет и без того едва проникал, а тут еще темно-красный цвет стен. Говорят, их так красили по инициативе Роберта Блейка, главнокомандующего английским флотом в XVII веке, чтобы особо чувствительные побыстрее привыкли к цвету крови. Обстановка в кубрике, где, колебля пламя утопленных в роговых плошках свечей, воздух вытягивался наружу отдачей от выстрелов бортовых орудий, напомнила капеллану Александру Скотту «бойню». Стоны и крики раненых, лежащих на тряпках и обрывках парусов, заглушали рев орудий и треск обшивки. Уильям Битти, еще двое хирургов и их помощники, закатав по локоть окровавленные рукава халатов, орудовали пилами, ножами и иными инструментами, меж тем как вниз приносили новых раненых, прежде всего давая им ром в качестве обезболивающего. Капеллан не мог перенести жуткое зрелище, отвратительные запахи. Только что на его глазах, сорвав с себя в явном приступе безумия бинты, скончался юный офицер, — и он бросился к лестнице глотнуть хоть немного свежего воздуха. Но, увидев, что принесли адмирала, Скотт собрался и подошел к нему, оставаясь затем подле Нельсона весь этот длинный день.
— Ах, дорогой Битти, — простонал Нельсон, увидев склонившегося над ним врача, — вы ничем уже не сможете мне помочь. Мне недолго осталось жить. Пуля попала прямо в позвоночник.
Битти снял с Нельсона сюртук и рубашку, обнажив медальон с миниатюрным портретом леди Гамильтон в виде вакханки. Сюртук, уже пропитавшийся кровью, послужил подушкой для раненного в голову мичмана Джорджа Уэстпела. «Когда сражение кончилось и сюртук попытались извлечь из-под головы, — вспоминал много лет спустя Уэстпел, — обнаружилось: бахрома от эполетов настолько пропиталась засохшей кровью и пристала к голове, что четыре или пять нитей пришлось отрезать вместе с волосами».
Бросив беглый взгляд на рану адмирала, Битти не захотел усугублять боль тщательным ее осмотром. «Сейчас-то сильно болит?» — осведомился он. «Сначала показалось, — ответил Нельсон, — будто пуля пробила позвоночник, потом нижняя часть тела полностью онемела». Он с трудом дышал, постоянно ощущая в груди «толчки крови». Нельсон жаловался на жар и жажду. Тут же соорудили нечто вроде веера и принялись обмахивать лицо раненого, поднесли к губам стакан с лимонадом, потом с разбавленным вином. «Машите, машите, — с трудом шевелил губами Нельсон, — пить, пить».
Время от времени он заставлял себя собраться и повторял один и тот же вопрос: что за радостные возгласы доносятся с орудийных палуб? Лейтенант Паско, тоже раненый, предположил — наверное, артиллеристы видят, как вражеские корабли один за другим поднимают белые флаги. Где Харди? Почему никто не приведет сюда Харди? Он что, убит? После того как желание адмирала видеть своего флаг-капитана в очередной раз передали на квартердек, некий мичман по всей форме доложил: «Обстоятельства требуют присутствия капитана Харди на палубе. При первой же возможности он спустится к его светлости».
«Кто передал сообщение?» — прошептал Нельсон и, услышав, что это Балкли, сын армейского офицера, с которым он много лет назад воевал в Никарагуа, заметил, что узнает голос. «Передайте от меня привет отцу», — сказал он Балкли. Услышав еще один знакомый голос, принадлежавший мичману с оторванной ядром ногой, Нельсон с трудом выдохнул: «Позаботьтесь об этом юноше».
Капеллану он повторял, как сильно беспокоится за тех, кого оставляет: «Умираю… Кланяйтесь от меня леди Гамильтон. Поцелуйте Горацию. Привет всем друзьям. И мистера Роуза не забудьте. Скажите ему — в завещании я доверяю леди Гамильтон и Горацию опеке государства». И с Уолтером Бэрком, корабельным казначеем, помогавшим Скотту поправлять подушку у него под головой, Нельсон говорил о неотвратимо надвигающейся смерти, а когда тот попытался отвлечь его, заметив, что он еще станет свидетелем собственного триумфа при возвращении в Англию, слабо отмахнулся: «Ну что вы Гакое говорите? Страдания мои ужасны, но скоро они кончатся».
Наконец, примерно в половине третьего, через час после того, как Нельсона ранило, наверху лестницы, ведущей в кубрик, показалась внушительная фигура капитана Харди. Он подошел к группе людей, сгрудившихся при слабом свете фонаря вокруг койки, где лежал адмирал, и взял его за руку. Впоследствии Битти записал их разговор:
«— Ну, Харди, рассказывайте, как там дела?
— Отлично, милорд. Мы уже захватили двенадцать или четырнадцать вражеских кораблей. Правда, пять из их авангарда переменили галс и навалились было на «Викторию», так что пришлось вызвать на подмогу два-три наших судна. Ну и задали мы им трепку!