"Здесь на высокогорье снег иногда выпадает в начале октября", ответили ему.
"Будем надеяться, он появится скоро, - сказал удовлетворенный дуче. Мне хотелось бы снова надеть лыжи".
Но хорошее настроение сохранилось не надолго. Примерно через час по радио передали полный перечень условий перемирия, которое Бадольо подписал с союзниками. Это была берлинская передача, повторявшая новости, прозвучавшие в сообщении алжирского радио.
"Официально объявлено, - услышал Муссолини, - что согласно одному из условий перемирия Муссолини должен быть передан союзникам".
В три часа ночи следующего дня рядовой Греветто вручил по просьбе Муссолини письмо лейтенанту Файоле.
"За те несколько дней, которые Вы были со мной, - читал Файола, - я понял, что Вы истинный друг. Вы солдат и знаете лучше меня, что значит попасть в руки врага. Я узнал из сообщения берлинского радио, что одним из условий перемирия является выдача меня англичанам. Я никогда не пойду на такое унижение и прошу дать мне Ваш револьвер".
Файола вскочил с кровати и бросился в комнату Муссолини, где нашел узника сидящим на кровати, "неловко держащим лезвие "жиллетт", как если бы он пытался вскрыть вены на запястье".
По словам самого Муссолини, Файола "убрав все оставшиеся металлические и другие острые предметы" из комнаты, в том числе и лезвия, повторил то, что он обещал раньше: "Тяжело раненый, я попал в плен при Торбуке и оказался свидетелем жестокого обращения англичан с итальянцами. Я никогда не отдам итальянца англичанам". После этого он разрыдался. Однако, как Файола признался позднее, его приводил в отчаяние не страх, что ему прикажут выдать Муссолини англичанам. Хужее было то, что немцы вполне могли попытаться освободить Муссолини. Инструкции, данные Файоле на случай попытки освобождения, были категоричны: "Немцы не должны взять Муссолини живым".
Днем 26 июля Отто Скорцени, молодой капитан из спецподразделения "Фридентал Ваффен СС" сидел в отеле Эден в Берлине за чашечкой кофе со своим старом другом из Вены. Его беспокоило смутное ощущение какой-то тревоги.
Он решил позвонить на службу и сразу же понял, что правильно сделал. Секретарь разыскивал его уже в течение двух часов. Отто срочно вызывали в ставку фюрера. Самолет будет ждать его в пять часов на аэродроме Темплгхоф.
"Скажите Радлу, чтобы он отправился ко мне в комнату, - сказал Скорцени, - упаковал обмундирование и белье и ехал прямо на аэродром".
Заместитель Скорцени оберштурмфюрер Карл Радл, к приезду своего шефа на аэродром ожидал его уже на месте. "Что все это значит?" - спросил его Скорцени. Но и Радлу ничего не было известно.
На взлетно-посадочной полосе появился "юнкерс 52", и, спустя несколько минут, Скорцени уже пролетал над Берлином со стаканом бренди в руке. Через три часа "юнкерс" приземлился на аэродроме на берегу озера, близ Лотцена в Восточной Пруссии. Его ждал "мерседес", который в сгущавшихся сумерках повез Скорцени через лес. Автомобиль остановился перед шлагбаумом, и у Отто проверили документы. Автомобиль проехал по березовому лесу до следующего шлагбаума, где проверка документов повторилась. Машина снова двинулась и въехала наконец на участок, огороженный колючей проволокой, на котором вдоль извилистых дорожек в беспорядке располагались навесы и сараи, накрытые травой и камуфляжными сетками.
Скорцени провели в деревянное строение. Он очутился в прихожей, всю обстановку которой составлял расстеленный на полу ковер-букле. В комнате находилось ещё пятеро офицеров, и капитан из "Ваффен СС" представил его каждому из них по очереди. Скорцени нервничал, не слушая капитана, и когда тот удалился, закурил сигарету. Вскоре капитан вернулся и сказал: "Я проведу Вас к фюреру. Вы будете представлены и должны рассказать ему о своей военной карьере. Возможно, он задаст Вам несколько вопросов. Сюда, пожалуйста".
Скорцени потушил сигарету и, вздрагивая от волнения, последовал за офицерами. Они миновали ещё одну большую приемную и вошли в комнату с массивным столом, покрытым картами. В том возбужденном состоянии, в котором находился Отто, отдельные детали воспринимались им удивительно живо: картина Дюрера в серебряной раме, яркие занавески на окнах, ряд цветных карандашей, разложенных строго параллельно друг другу на письменном столе.
Дверь отворилась. Вошел фюрер. Офицеры щелкнули каблуками. Гитлер приветствовал их, вскинув руку и медленно приблизился. Он был одет в белую рубашку с повязанным черным галстуком и железным крестом первой степени на сером кителе. Офицеров представили одного за другим. Фюрер задавал каждому вопрос и затем переходил к следующему. Поговорив со Скорцени, который, будучи младшим из пяти присутствовавших, стоял в ряду слева, фюрер отступил назад и неожиданно спросил: "Кто из вас знает Италию?".
Ответил только Скорцени. Он сказал, что два раза побывал в Неаполе.
"Что Вы думаете об этой стране?"
Офицеры колебались, подбирая выражения, в которых подобало отвечать на такой вопрос. На фоне не слишком уверенных высказываний об Оси и фашизме голос Скорцени прозвучал резко и твердо.
"Я австриец, мой фюрер", - произнес он многозначительно.
Гитлер посмотрел на него, голоса присутствовавших умолкли.
"Можете идти, - произнес он наконец, - "а Вас, капитан Скорцени, прошу остаться".
Когда офицеры вышли, фюрер начал говорить с той оживленностью, переходящей в возбуждение, которое всегда вызывали в нем звуки собственного голоса.
"У меня есть для Вас очень важное задание, - начал он. - Муссолини, мой друг и верный товарищ по оружию, вчера был предан своим королем и арестован. Я не могу подвести и не подведу величайшего сына Италии в этот трудный для него момент. Для меня дуче - воплощение древнего величия Рима. При новом правительстве Италия отречется от нас. Я останусь верен своему старому союзнику и дорогому другу. Его нужно немедленно спасти".
На протяжении всей беседы Гитлер неотрывно смотрел Скорцени в лицо. Когда Отто выходил из комнаты и обернулся в дверях, чтобы отдать честь, Гитлер все ещё продолжал смотреть на него. Скорцени почувствовал головокружение и потом ещё долго не мог собраться с мыслями.
Не успел Отто оправиться от гипнотического воздействия взгляда фюрера, как его позвали в другую комнату, чтобы обсудить подробности полученного задания с генералом Студентом и рейхсфюрером Гиммлером. Гиммлер находился в состоянии крайнего раздражения. Он был уверен, что измена правительства Бадольо - лишь дело времени. Представители Италии уже находились в Португалии, пытаясь начать переговоры о сепаратном мире. Гиммлер быстро перечислил итальянцев, давая собственную оценку их благонадежности. Когда Скорцени взял ручку, чтобы записать эти имена, большинство из которых ему никогда раньше слышать не приходилось, Гиммлер набросился на него в бешенстве. "Вы спятили, как можно что-либо записывать! - кричал он. - Это же совершенно секретно. Вы должны запомнить эти имена. Даже фельдмаршалу Кессельрингу, главнокомандующему в Италии, как и немецкому послу, ничего не было известно о плане фюрера".
Позже Гиммлер снова гневно обрушился на него, возмутившись тем, что капитан закурил. "Эти вечные сигареты! - сказал он, глядя на Скорцени сквозь толстые стекла своих очков без оправы. - Можете вы что-то делать без сигареты во рту? Я вижу, вы совсем не тот человек, который нам нужен для этого дела".
Генерал Студент оказался более покладистым. После ухода Гиммлера они ещё раз обсудили план действий. Предполагалось, что в восемь часов утра следующего дня Скорцени отправится самолетом в Рим в качестве помощника Студента. Одновременно пятьдесят человек из подразделения Скорцени должны лететь из Берлина на юг Франции, а затем в Рим, чтобы присоединиться к первой парашютно-десантной дивизии, которая тоже должна быть отправлена в Италию.
Адмирал Канарис сообщил, что арестованный дуче находится на маленьком острове около Эльбы, и уже были получены распоряжения высадить на него парашютный десант, когда Скорцени убедил Гитлера в том, что место заключения находится на сотню миль южнее.
"Я Вам верю, капитан Скорцени, - сказал Гитлер, поднимаясь, чтобы пожать ему руку. - Вы правы. Я отменяю свой приказ о высадке десанта. У Вас есть план аналогичной операции на Маддалене? Если да, расскажите нам о нем".