— Не сейчас… — Грейс приложила палец к губам матери. — Я просто хочу дружить с тобой. Пока не слишком поздно…
— Я почту за честь дружить с тобой, — проговорила Пиппа.
— Не «почту за честь», а просто «буду рада», — поправила девушка.
— Хорошо, буду рада.
— Я лягу спать здесь? — спросила Грейс, и Пиппа едва не задохнулась от счастья: боже, голова кругом идет!
— Конечно, милая!
Пиппа не могла насмотреться на дочь: вот она закрывает глаза и начинает дышать ровнее… Грейс плакала у нее на руках, Грейс ее любит — разве поверишь в такое счастье?!
Прошел час, а сон все не шел. Наверное, пора возвращаться в клинику. Нет, как минимум, еще один час есть. Если что-то случится, дежурная медсестра обязательно позвонит. Взгляд снова упал на Грейс. Отважная девочка… Хватило бы только времени все исправить!
К дому подъехала машина, затем дала задний ход, и на несколько секунд спальню осветили белые фары. Посмотрев в окно, Пиппа увидела Криса, потушила свет в спальне, вышла на кухню и открыла дверь. Молодой человек стоял на пороге.
— Я заметил в окнах свет и решил узнать, не нужно ли тебе чего. У мамы подруга работает в реанимации «Форд мемориал», она и рассказала нам, что у вас беда.
— Сейчас там дежурит мой сын. По идее я должна отдыхать, но никак не получается.
— Не хочешь со мной прокатиться? — предложил Крис.
— Разве тебе не нужно на работу?
— Смена начинается в пять.
— Ну, если только на полчаса… Вернувшись в дом, Пиппа на цыпочках прошла по коридору в спальню. Грейс сладко посапывала, свернувшись калачиком под пуховым одеялом. Написав дочери записку, Пиппа положила ее на прикроватный столик, достала из сумочки сотовый, захватила толстовку, развешенную на спинке кухонного стула, и выбралась на улицу. Крис ждал в пикапе.
Сначала они кружили по Мэриголд-виллидж. Пиппа позвонила в клинику узнать, как дела у Герба, и проверить, есть ли у дежурной медсестры номер ее сотового. Отсоединившись, она стала смотреть в окно на деревянные дома с наклонными крышами и опущенными, будто сонными, флагами.
— Даже не верится, что я здесь живу! — воскликнула Пиппа.
— Да, место престранное, — кивнул Крис, ведя пикап мимо круглосуточного магазина, по территории мини-молла и через паркинг, где стоял мини-вэн торговца рыбой, к реке. Крис заглушил мотор, но фары гасить не стал; в двух белых лучах тут же закружились сотни мотыльков — отчаянно хлопая крылышками, словно питаясь светом.
— Вот, вылупились, — проговорила Пиппа, и несколько минут они в тишине наблюдали за мотыльками.
— Твой отец, кажется, был священником… Он когда-нибудь с тобой молился?
— Нет, я каждое воскресенье ходила на его службы, но отдельно…
— А сейчас… сейчас ты молишься?
— Да. Трудно сказать, верую ли до сих пор, но все равно молюсь. Чисто автоматически.
— И о чем же?
— Прошу сделать меня хорошей… — Пиппа рассмеялась. — Бр-р, звучит по-детски!
— Нет, только об этом и стоит молиться, все остальные желания из разряда фантастики.
В Крисе имелось нечто — Пиппа не могла объяснить это даже себе, — нечто искреннее и неподдельное, как в душе ребенка.
— Пошли! — Протянув руку, Надо разблокировал дверцу с ее стороны, а потом распахнул настежь. Его пальцы легонько коснулись Пиппиных бедер. Когда она выбралась из кабины, Крис повел ее к прицепу, в котором имелась маленькая дверца, и помог забраться внутрь. Вспыхнула свеча, и Пиппа заметила на полу и подоконнике еще несколько свечей в блюдцах. Одну за другой Крис зажег их все, и Пиппа закрыла дверь, чтобы сквозняк не потушил неровное пламя. Пол был застелен коричневым плюшем, а тонкий, аккуратно свернутый матрас играл роль кресла или диванчика. Крис похлопал по нему: садись, мол, — и Пиппа послушалась. Молодой человек опустился перед ней на колени.
— Хочешь помолиться за своего мужа? В голосе Криса сквозила ирония.
— Бесполезно. Его мозг уже умер.
— Молятся не о мозге, а о душе.
— Боюсь, я не умею.
— Я тоже, но давай попробуем.
Крис снял футболку. Надо же, она совсем забыла про его татуировку! Теперь Христос был вместе с ними в маленьком прицепе с низким оранжевым потолком. Страстные черные глаза так и горели на груди Криса, а искусно нарисованные крылья вздымались над плечами. Молодой человек зажмурился, стиснул руки и опустил голову. Пиппа вглядывалась в нанесенный на кожу лик, а Иисус, немигающий, всевидящий, величественный, вглядывался в нее. С таким… живым, не ограниченным догмами, пугающим Христом она встречалась впервые. Пиппе казалось, желтый пикап Надо стоит на краю Вселенной и мир растворился в этом лике, необычном, но хорошо знакомом, отталкивающем, но неотвратимо влекущем.
Наконец Крис поднял голову — теперь на Пиппу смотрели две пары глаз — и протянул руку. Медленно, с нарочитым спокойствием он помог ей встать и расстелил матрас на полу. Прильнув к нему, Пиппа послушно легла на подготовленное ложе. С первыми поцелуями образ Криса целиком заполнил ее сознание. Свечи мягко сияли, руки Криса приятно согревали, и Пиппа почувствовала, что веки становятся тяжелыми, а тело немеет, словно от таблеток. Она погружалась в свои ощущения, пока все очертания не стерлись, а закрытые глаза не наполнил один-единственный цвет — красный. На живот легла ладонь Криса, и Пиппа открыла глаза. Христос приблизился, распластал над ней крылья и махал ими, двигаясь вверх-вниз. Крылья огромные, сильные, судя по звуку, даже пластиковый кожух прицепа задевают… «Нет, этого не может быть!» — подумала Пиппа. А затем, откуда ни возьмись, ее захлестнули волны наслаждения. Вскрикнув, она уронила голову на подушку. Тело мгновенно поникло, как шея погибшего лебедя. Грусть неслась за сладостной агонией, словно хвост за кометой, а вместе с криком со дна души поднялись гнев и боль. Пиппа всхлипывала, а Крис прижимал ее голову к груди.
Пиппа так и не поняла, как очутилась по другую сторону оранжевого кожуха. Несколько секунд — и она уже застегивала молнию толстовки.
— Мне пора в клинику.
Всю дорогу Пиппа молчала: слова казались далекими, словно звезды. Теперь, когда Крис вернулся в человеческую ипостась, она не смела на него взглянуть. Едва пикап остановился у здания клиники, Пиппа опрометью бросилась к стеклянным дверям; те беззвучно открылись, впустив ее, и тут же захлопнулись.
Глаза Герба закрыты, ко рту прикреплен пластмассовый «хобот». Он дышит медленно, с огромным трудом, а Бен спит, скрючившись на узенькой койке…
Пиппа растолкала сына. Сонно цепляясь за подушку, парень поднял голову, чтобы проверить отца.
— Все в порядке, — объявила Пиппа. — Бен, время пришло, позвони Грейс.
Натянув джинсы и футболку, Бен в одних носках выскочил в коридор.
— Я привезу ее, — обернувшись к матери, предложил он.
— Грейс может взять мою машину.
— Как же ты сама добралась?
— Милый, вызови сестру!
Парень ушел к телефону, а Пиппа села на кровать Герба.
— Знаешь, я все равно тебя люблю и всегда буду любить, мерзавец эдакий! — Она погладила его по голове. Муж на веки вечные…
В палату вернулся Бен, встал по другую сторону кровати, и они с Пиппой держали Герба за руки до тех пор, пока не приехала Грейс. Девушка уже плакала и, опустившись на колени, зарылась лицом в вялую отцовскую ладонь.
Из-за пластиковой ширмы появилась медсестра, невысокая, коренастая, в форме с принтом в виде плюшевых медвежат.
— Готовы? — мягко спросила она. Пиппа кивнула, а Грейс с Беном зарыдали в голос. Медсестра сняла с Герба кислородную маску. Боже, какие синие у него губы… Он сделал медленный вдох, и грудная клетка напряглась. Еще вдох… Глаза открылись. Казалось, Герб видит, отчетливо видит то, что его ждет впереди.
Вздохи стали хриплыми, судорожными, словно он прикладывал недюжинные усилия, словно ему было тяжело умирать… Рука потянулась к капельнице. Герб хотел ее убрать. Пиппа знала, он хотел уйти достойно, как мужчина, а не как калека.
— Можно… убрать капельницу? — попросила она.