Так в ее рассказе впервые появился Виктор, который до этого упоминался только один раз, как муж — подающий надежды композитор. Пациентка не стала объяснять мне, кто такой Виктор, она просто ввела его имя в наше межличностное пространство.
Такое было не раз и в других случаях: после некоторого периода общения с терапевтом у многих пациентов появляется уверенность, что все участники тех или иных событий терапевту давно известны. Более того, когда какую-то ситуацию в прошлом им приходится дополнительно разъяснять, они бывают крайне удивлены, как если бы речь шла не о терапевте, а о ком-то, кто реально присутствовал или участвовал в этой ситуации лет 20, а то и 30 назад, хотя мы впервые встретились только в прошлом месяце. Я останавливаюсь на этом так подробно, так как неоднократно убеждался — уже после первых встреч, как только возникает перенос, терапевт каким-то образом имплицируется в жизнь своего пациента, нередко — с иллюзорной убежденностью последнего, что он там присутствовал всегда. И это ко многому обязывает.
Через некоторое время пациентка наконец начала говорить о своей проблеме. Я передам содержание ее рассказа, как обычно, опуская некоторые нюансы и длительные отступления от основной темы, но — не изменяя его местами сбивчивую и одновременно закономерную последовательность.
У меня есть вина перед Виктором… Инициатором наших отношений была я. Я убеждала его методично, что все у нас будет хорошо…
Я всю жизнь куда-то бегу… Что-то сделать, чего-то достичь… Какого-то счастья. У меня никогда не было любовников… Измена запрещена… Я была замужем до Виктора, но это было недолго и это был ка- кой-то… Не хочу вспоминать. А с Виктором мы уже восемь лет… Я хочу любить и быть любимой… Я давно независима материально. Уже пройдена планка, за которой можно расслабиться… Но не на кого положиться…
Пациентка надолго замолкает, и я повторяю: «Не на кого положиться?». После некоторого молчания она продолжает.
Виктор ничего не делает. Говорит, что думает о музыке… Но никогда не погладит, даже не проведет рукой… Его прикосновения какие-то вялые… Вы не подумайте — я люблю его. И мне от него ничего не надо. Он единственный, на кого я могу рассчитывать… Но даже если я вижу, что он чем-то недоволен, он говорит полунамеками… А я ведь, по сути, подобрала его в тяжелую минуту… Потом я его реанимировала к жизни… Он все это воспринимал нормально. Я думала, что он поймет…
Пациентка снова умолкает, и я переспрашиваю: «Что поймет?».
«Не знаю — что, — говорит она бесцветным голосом, и продолжает: — Но он полюбил меня… Я же видела. Было столько нежности, страсти…». Немного помолчав, пациентка добавила: «А сейчас у меня такое ощущение, что ему все равно, куда «втыкать» — хоть в меня, хоть в замочную скважину». Я спросил: «Почему ассоциация с замочной скважиной?». — Немного подумав, пациентка пояснила: «Потому что секс — это как дверь в какие-то другие отношения, а эта дверь у нас давно не открывается».
На следующей сессии пациентка как- то необычно решительно заявляет: «Мне хочется попробовать себя с другим мужчиной!». Выждав паузу и не обнаружив какой- либо реакции с моей стороны, она продолжила. «Порой мне кажется, что отношения с Виктором вроде бы налаживаются. Но нет: надежда, оплеуха надежде, и опять все по кругу… Я иногда спрашиваю себя — сколько можно ждать?». Пациентка молчит, и я повторяю: «Сколько?»…
У меня такая ситуация была с первым мужем. Расстались только через 10 лет.
— Вы вместе уже восемь лет, осталось еще два… — констатирую я без какой-либо эмоциональной окраски.
— Только «бледнолицый» наступает дважды на одну и ту же швабру… Что-то связывает нас, но я не знаю — что. И еще есть страх, что мне не встретится ни один, кто привлек бы меня так, как Виктор. А здесь пуд соли уже съеден… Сознание беспомощности меня угнетает… Может быть, вы дадите мне совет?
Какой совет вы хотели бы получить?
Да любой…
Я разве обещал давать советы?
Сделаю здесь маленькое примечание. Как уже отмечалось, в отличие от многих психотерапевтов, мной никогда не даются советы, исходя из безусловной уверенности в том, что и проблема, и единственно верный способ ее решения всегда принадлежат пациенту и только он сам может его найти. У меня может быть десяток способов преодоления той или иной ситуации, а у пациента их может быть всего два или три, при этом — не имеющих ничего общего с моими. Кроме того, когда кто-то просит совет, он одновременно как бы перекладывает возможную вину за то, что произойдет, когда он ему последует, на того, кто дал совет. У меня были в начале практики случаи, когда, выполнив аналогичную просьбу пациента, я через некоторое время получал все, что положено в таких ситуациях. В лучшем случае мои визави ограничивались фразой: «Ну, выполнил я ваш дурацкий совет, и что получилось?..».