— Все готовы? — спросил Бенни Уимз. — Тот, у кого будет крест…
В эту минуту Мелон остро возненавидел Бенни Уимза. У этого механика из гаража было лицо хорька, а виски он сосал, как губка, не пьянея.
В рецептурной комнате сидел Джестер, он так близко припал к стене, что лицо его уткнулось в бутыль с лекарством. Они будут тянуть жребий, кому бросать бомбу в дом Шермана! Надо его предупредить. Но Джестер не знал, как выбраться из аптеки.
Шериф Мак-Колл протянул свою широкополую шляпу:
— Возьмите мою шляпу.
Первым стал тянуть жребий судья. За ним другие. Когда Мелон брал скатанную бумажку, рука у него тряслась. Эх, сидел бы он лучше дома и не знал никаких забот! Верхняя губа у него плотно прижалась к нижней. Все расправили свои бумажки при тусклом свете ламп. Мелон следил за ними и видел, как одно лицо за другим разглаживалось от облегчения. Мелона обуревал такой страх, что он ничуть не удивился, когда, развернув свою бумажку, увидел на ней крест.
— Выходит, это должен сделать, я — сказал он помертвевшим голосом. Все взгляды были устремлены на него. Он возвысил голос: — Но бросить бомбу или совершить насилие я не способен, джентльмены! — Оглядев аптеку, Мелон понял, что джентльменов тут совсем немного. И все же он продолжал: — Джентльмены, я сам слишком близок к смерти, чтобы совершить такой грех, как убийство! — Ему было мучительно трудно говорить о смерти перед этими людьми. Потом голос его окреп. — Я не хочу рисковать спасением своей души.
Все смотрели на него, как на буйнопомешанного человека. Кто-то негромко проворчал:
— Цыплячья душонка!
— Да будьте вы неладны! — выругался Макс Герхард. — Чего же вы тогда пришли на собрание?
Мелон боялся, что он сейчас заплачет на глазах у всей этой толпы.
— Год назад врач меня предупредил, что мне осталось жить не больше года или полутора, и я не желаю губить свою душу.
— При чем тут вся эта болтовня насчет души? — громко спросил Бенни Уимз.
Скованный стыдом, Мелон только беспомощно повторил:
— Свою бессмертную душу…
В висках у него стучало, руки тряслись.
— А что же это за такая хреновина — бессмертная душа? — спросил Бенни Уимз.
— Не знаю, — признался Мелон. — Но если она у меня есть, я не хочу ее терять.
Судья, видя смущение друга, смутился и сам.
— Не робей, сынок, — сказал он тихо. А потом громко обратился ко всем остальным: — Д. Т. считает, что мы не должны этого делать. Но если уж надо, мы, я считаю, должны взяться за это дело все вместе, потому что тогда это будет выглядеть совсем иначе.
Мелон уже сделался в глазах у всех посмешищем, поэтому ему нечего было терять.
— Но какая разница! — закричал он. — Делает это один или десятеро? Какая разница, если речь идет об убийстве?
«Кто бы мог подумать, что старый мистер Мелон способен на такое мужество?» — спросил себя Джестер, скрючившись в углу рецептурной комнаты.
Сэмми Лэнк сплюнул на пол:
— Цыплячья душонка! А вот я это сделаю, — предложил он. — За милую душу. Это ведь как раз рядом с моим домом.
Все разом повернулись к Сэмми Лэнку, который вдруг стал героем.
13
Джестер побежал к Шерману, чтобы его предупредить. Когда он ему рассказал о собрании в аптеке, лицо у Шермана посерело — так бледнеют от смертельного страха темнокожие люди.
«Вот тебе! — подумал Джестер. — Убил мою собаку!» Но когда он увидел, как Шерман дрожит, собака была забыта, и Джестер словно опять увидел Шермана таким, каким он видел его в тот летний вечер почти год назад. Он и сам задрожал, но на этот раз не от страсти, а от волнения и страха за Шермана.
И вдруг Шерман стал хохотать. Джестер обхватил его вздрагивающие плечи.
— Не надо, Шерман. Ты должен сейчас же отсюда уйти. Уйти из этого дома.
Шерман оглядел комнату и свою новую мебель — купленный в рассрочку маленький рояль, настоящую старинную кушетку и два кресла. Он заплакал. В камине горел огонь, ночь была теплая, но Шермана знобило, и горящий камин придавал комнате жилой, уютный вид. Слезы на сероватом лице отсвечивали от огня багрянцем и золотом.
Джестер повторил:
— Тебе надо сейчас же отсюда уйти.
— Бросить мебель? — У Шермана резко переменилось настроение.
Джестер хорошо знал эти перемены: сейчас Шермана занимала только мебель.
— Ты ведь еще не видел гарнитура в спальне, с розовыми простынями и будуарными подушками. И моих новых костюмов. — Он открыл стенной шкаф. — Четыре новеньких, с иголочки костюма от Харта, Шафнера и Маркса. — Он ринулся на кухню. — А кухня со всеми удобствами! И все это мое собственное!