Однажды во время охоты Кавима случайно выпил плохой воды и жестоко заболел. Потеряв разум от охватившей его лихорадки, он пытался вернуться домой, но вместо этого уходил все глубже в сельву. В конце концов, он оказался на территории, принадлежащей лесным индейцам – примитивным племенам, которые встречали стрелами любого забредшего к ним чужака. Гуарани боялись и ненавидели их – сельва была дикарям родным домом; они были неуловимы, невидимы, не знали пощады и милосердия, и, по слухам, ели человечину. Постоянного жилья у них не было. Племя кочевало по джунглям вслед за зверем и созревающими плодами, избегая страшных болот, в которых жили серые демоны. Говорили, что они лишают человека разума, а потом съедают.
Однако Кавиму по какой-то причине не тронули. Напротив – дикари забрали его с собой и лечили отваром лианы, от которой душа Кавимы отправлялась в мир мертвых, тело же, наоборот, возрождалось. Постепенно он набирался сил и уже мог худо-бедно объясниться на языке лесных индейцев, когда однажды ночью проснулся от воплей ужаса и тяжелых шагов огромного зверя. Громко трещали, ломаясь под ударами исполинских лап, ветви деревьев. В свете луны Кавима смог разглядеть гигантское животное, ростом как четыре человека, вставших друг другу на плечи. Оно стояло на задних ногах, опираясь на хвост. На глазах у Кавимы оно сломало огромную ветвь дерева и вонзило в нее зубы. Его маленькие глаза светились алым, и когти были острее, чем у ягуара. Его вид наполнил сердце Кавимы страхом, и он побежал вместе со всеми.
Позже лесные индейцы рассказали Кавиме, что это бродит в тоске древний бог Чиморте, лишенный разума. Он является людям в облике гигантского животного – его тело, разделенное с душой, живет в сельве, как дикий зверь. Иногда он приходит во сне к спящим женщинам и очаровывает их. Тех, кто поддастся, изгоняют на болота, где в огромном доме, полном волшебных вещей, заперта его душа. Оттуда никто не возвращался, и ушедших женщин оплакивают, как мертвых.
Кавима и раньше во время своих путешествий слышал эту легенду, но телесное воплощение бога увидел впервые. Вернувшись домой, он рассказал о нем касику Тувиге. Тот, вспомнив о следах, заинтересовавших когда-то русскую экспедицию, попросил Кавиму сделать рисунок животного и вот теперь привез его Алебуку, Белому Отцу, выполнив наконец давнюю просьбу генерала…
Максим шумно вздохнул.
– Потрясающе, – проговорил он. – Иван Тимофеевич, это же все равно что мамонта в Сибири отыскать! Иван Тимофеевич…
Глаза Максима затуманились. На несколько секунд он глубоко задумался, а потом широко улыбнулся и тряхнул головой. Теперь он знал, что делать.
Беляев покачал головой.
– В Сибири на мамонтов не молились, их ели, – сказал он. – Ох, не нравятся мне эти древние суеверия…
– Ты постарел, Алебук, – жестко сказал индеец, когда Максим ушел. – Мальчишка завтра же побежит в Чако.
– Ну что ты, друг мой, – возмущенно всплеснул руками Беляев, – он прекрасно все понимает, просто немного слишком увлекся своим зверьем. Надо же и на людей смотреть иногда! Эта история заставит его задуматься. Он же хороший, разумный мальчик!
– Авантюрист он, – неожиданно вмешалась Александра Александровна. – Яблоко от яблоньки…
– Ты ошибаешься, милая, – кротко возразил Беляев, – вот увидишь, теперь мальчик наконец-то возьмется за ум и подготовится в университет…
Пуэрто-Касадо, ноябрь, 1956 год
Максим растерянно стоял на пристани, мрачно озирая свое снаряжение. Ящики консервов, свертки сетей и веревок, гамак, москитная сетка, несколько ружей… Отдельно красовался завернутый в бумагу медвежий капкан, одолженный у соседа, бывшего начальника погранзаставы за Читой и страстного охотника, с невероятными приключениями и вне всякого здравого смысла дотащившего огромную железяку до Асунсьона. В шею Максима врезался ремень фотоаппарата. Совершенно непонятно было, как со всем этим добром добираться не то что до смутной точки в глубине сельвы, а хотя бы просто до гостиницы. Пароход ушел вверх по Парагваю, оставив Максима одного среди развороченной красноватой земли, луж и пыльных кактусов. Воздух дрожал и звенел; Максим в сотый раз остервенело хлопнул себя по шее и подумал, что Беляев ни разу не рассказывал, что Чако – это в первую очередь москиты, много, очень много москитов.
Максим зажмурился, смутно надеясь, что очнется дома, в Асунсьоне, и злобно застонал, когда москит впился ему в веко.
– Буэнос диас, синьор, – послышался откуда-то сверху неуверенный голос. Максим открыл глаза. Перед ним возвышался сидящий на облезлой чалой кляче маленький щуплый индеец. Вторая кляча, гнедая и не менее облезлая, топталась позади, привязанная за повод к седлу. Индеец смотрел на Максима с недоумением, явно не понимая, в какую категорию определить пришельца и на каком языке с ним разговаривать.
– Доброе утро, – уныло ответил Максим на гуарани. Индеец довольно хмыкнул.
– Меня зовут Хосе, – сказал он, слегка приподнимая потрепанную соломенную шляпу. – Я могу довезти ваши вещи до гостиницы.
– Огромное спасибо! – воскликнул Максим. – Вы меня просто спасете.
– Приехали по делу? – спросил Хосе, спешившись и с любопытством озирая баулы Максима.
– Я приехал ловить зверей, – ответил Максим, чувствуя себя идиотом. – Вот таких, – и он зачем-то протянул индейцу рисунок, бережно хранящийся в нагрудном кармане рубашки и уже порядком истрепавшийся.
Издалека донесся крик парохода. Желтая вода ходила плоскими волнами, и на них плясали радужные нефтяные пятна. На кактус налетела мелкая пичуга, ловко нырнула между страшными иглами и упорхнула, унося в клюве изувеченного жука. Хосе сощурился, поправил шляпу и одернул переступающую с ноги на ногу лошадь.
– Я ловил зверей для одного бородатого гринго, – гордо сказал он, рассматривая картинку. – Два… Нет, три года назад. Тот гринго был совсем сумасшедший – забил зверьем весь дом синьоры Паулы и платил деньги даже за лягушек. Я учил его ловить оранжевых броненосцев – глупые звери. Я поймал ему много животных. Но, конечно, не таких больших, – и он снова уважительно взглянул на набросок мегатерия, рядом с которым Максим для масштаба нацарапал дерево. – Говорят, гринго написал об этом книгу… Говорят, это хорошая книга, смешная, – индеец сморщился.
– Я тоже напишу потом книгу, – выпалил Максим прежде, чем успел обдумать эту потрясающую идею. Он с детства зачитывался рассказами о приключениях и путешествиях, не спал ночами, глотая страницу за страницей, и мысль о том, что, обнаружив и изучив мегатерия, он сможет сам написать нечто подобное, заворожила его. Не просто найти животное, а потом со снимками и описанием заявиться к какому-нибудь маститому палеонтологу (какому именно и что будет дальше, Максим собирался придумать потом), а написать целую книгу! Назвать ее «Сквозь дебри Чако за мегатерием» – что-то в этом роде… Максим едва не заорал от восторга, представив яркую обложку.
– Говорят, этот гринго написал, как мы с ним охотились, и даже как я принес ему броненосца и напугал синьору Паулу, – ухмыльнулся Хосе. – Но он даже не назвал мое имя. Индейцы ему все на одно лицо.
– Я назову твое имя! – быстро сказал Максим. – Я всем расскажу, какой ты хороший охотник и проводник! Я напишу книгу на испанском, и ты сможешь прочесть ее сам.
Хосе пожал плечами.
– Я не умею читать, – сказал он. – И я не знаю, где водятся такие звери.
Максим торопливо вытащил карту.
– Все очень просто, – сказал он. – Смотри: надо переправиться через реку и идти прямо на северо-запад,
– Долго идти?
– Примерно до границы с Боливией, – небрежно ответил Максим и покраснел.
Сделать вид, что пятьсот километров через болота и леса Чако – всего лишь небольшая прогулка, не вышло. Узкие глаза Хосе широко раскрылись, стали почти круглыми. На секунду Максиму показалось, что индеец сейчас разразится руганью, но тот вдруг хлопнул себя по коленям и рассмеялся.