Снимки уличной детворы и столичных лачуг Мехико пользовались спросом: нищета третьего мира – это тоже товар, который потребляют туристы. Эрнесто понимал, что выступает в невыгодной роли торговца нищетой.
Медицинским образованием аргентинца никто в Мехико не интересовался, в госпиталях нужны были рекомендации, а для частной практики не было ни опыта, ни клиентуры, ни связей. Гевара пробует пробиться в кино, но мексиканская кинопромышленность не приняла его всерьез. Его интерес к кинобизнесу пропал. Возможно, в кинематографе его ждал бы большой успех: чутьем и вкусом к переоформлению жизни Эрнесто обладал в достатке. Но тогда мир потерял бы одну из самых волнующих легенд, воплощенную Че Геварой в собственной жизни. К тому же по воздействию на реальность кино намного медлительнее и беднее возможностями, чем революционное действие, а Эрнесто ждать не мог.
Ильда застала его в Мексике уже в добрые времена. После долгих мытарств ему удалось наконец получить место ассистента в аллергологическом отделении городской больницы. Встреча оказалась более чем прохладной. Эрнесто предложил ей остаться друзьями.
В те дни, оставаясь по-прежнему беспартийным, Эрнесто считал себя коммунистом – может быть, даже более коммунистом, чем самые активные партийные функционеры. Видимо, членство в партии чем-то его отпугивало, противоречило его неукротимой натуре, и хотя он писал матери, что рано или поздно станет членом компартии, определенности в этом вопросе у него не было.
Прибывший в Мехико Рикардо Рохо познакомил Гевару с влиятельным соотечественником, директором Фонда экономической культуры, и Эрнесто получил наконец возможность избавиться от проклятия уличной фотографии и, передав дело напарнику Патохо, посвятить свободное время более достойному, чем «торговля нищетой», занятию: фонд доверил ему распространение экономической литературы, в списках которой значились Маркс и Ленин, Троцкий и Мао Цзэдун. Это не только упрочило материальное положение ассистента-аллерголога, но и обеспечило ему доступ к серьезным книгам. По ночам Эрнесто читал, а утром складывал книги в кожаный портфель и обходил конторы и частные дома, где, по его предположениям, этой литературой могли заинтересоваться.
Книготорговля давала устойчивый и существенный приработок. Отношения Эрнесто и Ильды стабилизировались: по рассказам Ильды, не последнюю роль в этом новом сближении сыграл советский фильм-балет «Ромео и Джульетта», который они с восторгом смотрели, а после задушевно беседовали об универсальности гения Шекспира… Ильда забеременела, и вопрос о свадьбе приобрел новую остроту. Свадьба состоялась.
Астма в Мехико о себе почти не напоминала, и у Ильды составилось впечатление, что страдания Эрнесто остались далеко позади. Однако во время медового месяца в Паленке, во влажной тропической зоне, жестокий приступ свалил его с ног. 15 февраля 1956 года Ильда родила дочку, которую Эрнесто назвал Ильда Беатрис.
Ильда устроилась на работу неподалеку от дома, ее отпускали на часы кормления. Все остальное время с девочкой сидела приходящая няня. Шла обычная неспешная жизнь. Любящая жена, уютная квартирка, любимая дочка, скромный, но честный достаток – «что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?»
Но не для такой жизни родился Эрнесто Че Гевара. Это медлительное, размеренное существование в атмосфере любви и покоя казалось ему несчастным и гибельным. Он был уверен, что настоящая, полная приключений жизнь у него еще впереди. И не ошибался.
Знакомство с Кастро
Первое знакомство Гевары с кубинским зарубежьем произошло в конце 1953 года, когда, отослав письмо Альберто Гранадосу, заложив медицинские книги и освободившись таким образом от всех обязательств, он сидел в коста-риканской кофейне и слушал, как за соседним столиком кубинцы-изгнанники рассказывают впечатляющую историю о неудачном штурме казармы в кубинском городе Сантьяго.
Что знал Эрнесто о Кубе в те времена? «Куба, пенный цветок, искрометный сахар, жасминовый сад» – таким видел этот остров Пабло Неруда. Республика, в которой ничего не происходит, веселый музыкальный бордель для североамериканских туристов, страна пляжей и баров, где правит диктатор-мулат, исповедующий языческий культ и решающий государственные вопросы по рекомендации личного колдуна. Оппозицию режима возглавляла Партия ортодоксов. Лидер этой партии Чибас прославился тем, что застрелился на трибуне после слов: «Товарищи ортодоксы, вперед!..» Пленку с его предсмертной речью несли бойцы штурмового отряда, чтобы передать ее по радио и воспламенить народ. В глазах Гевары все это выглядело не слишком серьезно.