«Женщина должна знать свое место и не мешать делу мужчины, – сказал он. – Особенно сейчас, когда в нашей борьбе решается многое, если не все. Обиду забудь. Сама виновата. Надо отвечать за слова. Но урок и предупреждение запомни. Я завтра уезжаю на пару месяцев, так что у тебя будет время спокойно поразмышлять о нашем будущем. Веди себя подобающе. Паша за тобой присмотрит. Запомни, что без меня у тебя жизни нет и не будет. Позволить тебе от меня уйти я не могу. Поэтому ты должна слушаться и приспосабливаться. Если будешь слушаться, все у нас будет хорошо. Я обещаю».
Марина не помнила, как пришла к себе в общежитие и как уснула. Что-то соображать она смогла только утром, когда очнулась от ночных кошмаров. Тело ломило, как будто не восстановилось после тяжелой физической работы. А голова была ясной, и головой она сразу вспомнила кулак Руслана в своем животе. Вчерашняя боль как будто повторилась и так и осталась с ней, как она решила, навсегда. Разумных объяснений поступку Руслана она не находила. С какой стороны она не пыталась посмотреть на его поступок, он казался девушке таким жутким и несправедливым актом, что временами ей не хотелось жить.
Она придумала даже, что может пойти и утопиться в Волге, и один раз ей приснилось, как она утонула и лежит на дне. Она видела, как ее тело постепенно заносит илом, и слышала монотонный гул входящих в нее пустоты и покоя…
Боль внутри не ослабевала, каждый день она чувствовала ее, когда просыпалась.
Страдания Марины умножались еще оттого, что она давно уже посчитала Руслана своим защитником, которого ей так не хватало в детстве. Среди мальчишек, к которым она тянулась в силу живости характера, часто попадались злые и хитрые обидчики. Особенно они привязывались к ней в летних лагерях. Каждый год после четвертого класса мама отправляла ее оздоравливаться к бабушке, а бабушка устраивала ее на две смены в один из загородных оздоровительных лагерей. И каждый год в каждом лагере находились уроды, поднимавшие палками юбку, чтобы выставить на показ ее трусы, или больно хватавшиеся за грудь, когда она играла с ними в догонялки. Везде и всегда ей не хватало защитника, что было дополнительным подсознательным мотивом прислониться к высокому и сильному Руслану. А теперь получалось, что этот защитник опозорил ее хуже гадкого мальчишки в детстве.
Несколько раз Марина пыталась плакать и жалеть себя, представляя, что хранила себя для единственного мужчины, отдала ему все, что у нее было, и все оказалось для нее напрасным. Но странным образом все чаще ловила себя на мысли, что жалость не захватывает ее целиком. Кроме жалости она чувствовала внутри себя какой-то стержень, заставляющий не склонять голову и жить, несмотря ни на что. Стержень был рядом с болью в груди.
Если бы она всегда могла называть словами то, что чувствовала, она бы сказала, что с болью в ней укрепилась женщина. Потому что хотя она давно уже жила с мужчиной и узнала свое тело, и округлилась, в ее душе оставалось много девичьего. Узнав счастье, она думала, что всю жизнь у нее будет одно большое счастье. А теперь она узнала боль, и внутри нее счастье и боль стали вместе. И вместе с ними появилась и с каждым новым днем душевных страданий крепла уверенность в своих женских силах, которые превозмогут любую боль, если только она не отступит от себя и будет прислушиваться к тому, что есть в ней с самого детства.
И слова, которые не рождались в ней сразу, чтобы объяснить все происходящее, все равно приходили, только немного позже. Как три года назад появилось объяснившее ее чувства слово «счастье», и как теперь появилось определение Руслану – «нацист». Она пока не смогла бы объяснить толком, что это значит, но родовой памятью знала, что это плохо, и что хотя она продолжает любить Руслана до круженья головы, мир с ним ей больше не нужен.
К тому же люди понимали ее боль и ей сочувствовали. Первые дни ей было стыдно говорить, а потом она нечаянно проговорилась бабушке, которая ее пожалела и поплакала вместе с ней, и дяде Саше, отцу выходившей замуж подружки. Марина только намекнула ему об обиде, посмеиваясь и делая вид, что не очень переживает, но он понял ее без многих слов, обеспокоился и поговорил с ней так, как смог бы поговорить только заботливый отец. Дядя Саша не только поддержал родившееся в ее голове решение перевестись учиться в Алма-Ату, но и подсказал, как говорить с местным педагогическим начальством, чтобы ее отпустили.
Руслан ее побил в конце сессии. После этого у нее было время посоветоваться с мамой. У мамы она пожила недолго, но этого хватило, чтобы оценить и правдивость маминых слов о поменявшемся среди казахов в лучшую сторону отношении к русским, и возможность вернуться, чтобы жить, как давно хотела мама, вместе.