Однажды там же, на чемпионате мира в Мексике, я попал в неловкое положение. Обратился с жалобой Владимир Мунтян – у него покраснела сгибательная поверхность стопы. Я стал искать входное отверстие – может, кто-то укусил или инфекция. Стоит рядом Маслов, наблюдает, как я теряюсь в догадках, и вдруг говорит:
– Доктор, это же рожистое воспаление!
Тут меня словно кипятком обдали. И в самом деле: у рожистого воспаления четкая симптоматика – обозначенные границы красноты и нормальной ткани. Можно даже в учебник не залезать! Да и сталкивался я с этой патологией еще в бытность участковым. Словом, такой конфуз! Конечно, когда Маслов сказал про «рожу», я сразу увидел, что он абсолютно прав. Чем бы это кончилось, не знаю. Может, лечил хрен знает что, какую-нибудь инфекцию, но не «рожу»…
Маслов был уникальным человеком. По-моему, знал все. И чутко откликался на движение всего живого. Я бывал у него на спортбазе столичного «Торпедо» в Мячкове: приезжал посмотреть кандидатов в сборную. Там перед основным зданием располагалась цветочная клумба. И вот, как-то приехав, застаю Маслова за необычном для тренера занятием – стоит в центре той клумбы и подвязывает у цветочка поникшую головку.
– Виктор Александрович, – спрашиваю, – вы чего делаете? У вас еще одна профессия?
– А куда деваться? – вздыхает он. – Никто же не подойдет, не посмотрит, что цветочку надо помочь…
Представляете? Его все касалось. Он был вроде садовника. Или лекаря, который точно подсказал мне диагноз в случае с Мунтяном. Не зря его звали «дед». И с очень большим уважением относились. Это был самобытный человек. Я с ним не работал непосредственно. Но поскольку часто приезжал в Мячково, Виктора Александровича там часто наблюдал. И много раз имел возможность убедиться в его неординарности. Да, он, действительно, как говорил главный герой классического фильма «Чапаев», «академиев не кончал». Но был чрезвычайно одарен природой!
– Вернемся, однако, к Качалину. Это он завел такой порядок в сборной, чтобы вы, врач, обязательно присутствовали при «разборе полетов» и установке на игру?
– Конечно! Но сделал это не в командно-приказной, а в присущей ему деликатной форме, пояснив:
– Доктор, вы должны обязательно присутствовать. Мало ли какой вопрос возникнет. Я буду объявлять состав, а кто-нибудь скажет: не могу – у меня больничный.
После этого случился еще один приятно поразивший эпизод…
– Это какой же?
– Когда перед первой игрой с командой Мексики он вдруг обратился ко мне с вопросами: «Как относитесь к составу, который мы намечаем на игру? Есть ли у вас отводы или замечания?»
– Отводов нет, – ответил я, – замечаний тоже.
– Все, спасибо!
Еще один характеризующий Качалина случай. Накануне той же игры с Мексикой, захватив свой неизменный дерматиновый чемоданчик, вечером делаю обход. Прошел всех. Напоследок заглянул в номер, где жили друзья – Анатолий Бышовец и Владимир Поркуян. И тот, и другой чувствовали себя нормально. Вернулся к себе. Время уже двенадцатый час ночи. Взял книжку, лег отдыхать. Вдруг раздается звонок. В телефонной трубке встревоженный голос Парамонова:
– Савелий, вот вы лежите, а не знаете, что Бышовец заболел?
– Как так? Только что к нему заходил. Все было в порядке!
– Ничего не знаю. Болен Бышовец!
У меня сердце в пятки упало. Схватил чемоданчик, бегу в номер к ребятам, а там и Качалин, и руководитель делегации Георгий Рогульский (зампредседателя Комитета по физкультуре и спорту СССР. – Прим. Г.К.), и Старостин, начальник команды. Бышовец лежит. Я:
– Толя, что случилось?
– Да вот горло першит, насморк появился…
– Я же заходил недавно, почему ничего не сказал?
– Ну, не сказал…
Словом, подставил по всем параметрам. И причина простуды ясна: жара, напитки со льдом. Руководство в гневе. Приказало убрать отовсюду лед. На меня нашикали. Я, понятное дело, расстроился. И когда все ушли, говорю Бышовцу:
– Для чего это тебе нужно было?