А за толстыми стеклами иллюминаторов угнанного корабля – одна лишь холодная космоса чернота.
А за толстыми стеклами – лишь вечная ночь и холодное сияние проплывающих где-то вдалеке целых галактик и одиночных звезд.
А за толстыми стеклами – абсолютное ничего.
Раньше Тор ступал на радужный мост, теперь же поднимается на капитанский мостик.
Раньше у него был Асгард, теперь же – с полтысячи выживших, валькирия, верный Хеймдалль, зеленый великан да хитрый, словно лис, притаившийся братец.
Тор устало хмыкает и невольно касается пальцами низких подлокотников своего нового «трона». Но да лучше такой, чем вместе с золоченым сгореть, верно? Должно быть так, но с каждым новым днем, проведенным в этой гигантской консервной банке, сын Одина сомневается все больше.
Что, если другой путь все-таки был?
Тор касается своего лица и запоздало отдергивает пальцы, когда те дотрагиваются до холодного металла.
Кривится немного, где-то в глубине души радуясь, что корабль давно погружен в сон и некому поддеть его. Некому съехидничать и пошутить на тему сходства со всеотцом. Или же?..
Тор вскидывается, махом стряхивая с себя сонную дрему, и, оттолкнувшись от пола, прокручивается вместе с креслом, отворачиваясь от иллюминаторов.
Зал все так же пуст, лишь верхняя подсветка слабо мерцает, да зеленый, едва-едва тлеющий огонек под потолком сигнализирует, что все в порядке.
Вроде бы.
На первый взгляд.
Но каким бы богом Тор был, если бы не заметил едва уловимую, сетью прозрачных прожилок подернутую рябь?
Каким бы братом он был, если бы не заметил, не выучился вычислять за столько лет?
– И долго ты там прячешься?
– Достаточно для того, чтобы сполна насладиться твоим горестным видом, брат мой.
Тор улыбается даже. Немного устало. Немного неумышленно, потому что губы сами дергаются. Складываются в призрачную усмешку.
– Насладился?
Золотое свечение на миг окутывает обшивку корабля, чуть левее главного выхода, что ведет к пассажирским каютам, и на бога грома, уже не скрываясь, глядит его брат. Глядит чуть прищурившись, оценивающе склонив голову и заведя за спину обе руки.
Последнее весьма напрягает Тора, он хмурит брови и касается рукояти короткого клинка, что висит на его поясе днем и ночью. Впрочем, в космосе всегда ночь, а значит, глупые уточнения не имеют смысла. И Локи, совершенно правильно оценивший этот жест, коротко хмыкает и медленно, очень медленно показывает брату пустые, поднятые вверх ладони.
– Все еще ждешь подвоха?
– Кем бы я был, если бы не ждал?
– О, это верно, – хмыкает Локи и не спеша подходит поближе. Его волосы кажутся достаточно встрепанными, а легкий доспех и вовсе отсутствует. Бог обмана предпочел разгуливать по кораблю словно простой смертный: в рубахе и просторных штанах, пренебрегая латами. Да и что толку от них здесь?
От чего здесь вообще есть толк…
Тор отталкивается от пола снова и, понимая, что не в форме для словесной пикировки, отворачивается к иллюминатору. Глядит на абсолютную черноту и звезды. Глядит и с некой обреченностью даже осознает, что картинка никогда не станет такой, как была раньше. Никогда не станет полной вновь.
Что же – ладонь снова касается скулы, а пальцы – металлического бельма, что закрывает пустую глазницу, – эту цену он заплатить смог.
Почти забывает о бродящем по кораблю Локи. Когда тот подходит вплотную совсем, замирает за спиной, Тор видит его отражение в стеклине перед собой и, как и за несколько минут до, внутренне подбирается весь, готовый отразить чужой клинок.
Локи вздыхает, демонстративно закатывает глаза и медленно, очень и очень медленно, так, чтобы не поплатиться пальцами, сжимает ладонями плечи сводного брата.
– Ты слишком плохо обо мне думаешь.
Тор бурчит нечто невразумительное себе под нос, но не дергается и не вскакивает.
– Как заслуживаешь, так и думаю.
– И это тоже верно, – помедлив немного, соглашается с ним Локи и сжимает пальцы сильнее. Давит ими на твердые, сокрытые под легким панцирем мышцы и морщится. – Обязательно носить его здесь?
– Не вижу причин не носить. Говори, зачем пришел, и уходи. Для бесед настроя нет.
– Ну, раз так… – Локи стремится сохранить невозмутимость на лице, но Тор-то видит, как у того дергается одна из скул. Так и наблюдает за братом через отражение. – Моя комната ужасна. Я хочу другую.
Тор, ожидающий абсолютно чего угодно, заходится в приступе кашля. После же, отдышавшись, давится нервным смешком. Слишком абсурдно даже для Локи.
– И ты пришел с этим ко мне? Кто же, позволь спроси…
– Я хочу твою.
– А корону тебе не дать поносить?
– Если смотреть на это с практической стороны, то никакой короны у тебя нет, так что…
Наследнику Одина меньше всего сейчас хочется играть в какие-то игры. Наследнику Одина меньше всего хочется играть в игры, что затеял его брат.
Сводный, но…
Тор отмахивается от новой остроты, как от досадливого насекомого, и, толкнув спинкой своего «трона» не успевшего вовремя отступить назад Локи, разворачивается к нему лицом.
Не видит смысла вставать на ноги.
Не чувствует потребности в том, чтобы угрожающе нависать.
Вместо желания подавлять – только вековая, скатавшаяся словно пыль, усталость.
– Чего ты хочешь, Локи?
Давай уже, прямо и без экивоков. Давай, не юли.
Чего ты хочешь, бог обмана? Чего?..
Меняется в лице. Скулы острее, уголки губ уже. Улыбка шире. Беспокойные длинные пальцы касаются завязок рубашки. Стискивают одну из них и беспокойно дергают.
Голос мягче, но стали в нем в противовес больше.
– Чего я хочу? – свистящим шепотом переспрашивает Локи, и шепот этот никуда не исчезает, не растворяется в воздухе, а так и вибрирует в нем, словно эхом подхваченный. Эхом, которого здесь не было и нет. – Ты хочешь знать, чего я хочу?
Тор, по пальцам которого вдруг скользит голубоватая искра, молча ждет продолжения, напряженно слушает и, кажется, теперь опасается вовсе не кинутого в спину топора.
– Твою комнату. – На шаг ближе становится, хотя и без того меж ними от силы метр был. – Твою кровать…
Касается щитка на чужом колене своим и, склонившись, оказавшись более чем близко, упирается в спинку кресла брата обеими ладонями. Стискивает их, и Тор слышит, как пластик – вовсе не тот, что дрянной земной, – скрипит.
Тор молчит, сцепив зубы. Тор прекрасно знает, как все это понимать. Тор прекрасно знает, несмотря на то, что больше всего на свете хотел бы не знать.
– А чего хочешь ты, мой царь?
Голос Локи – чистый мед. Голос Локи – сама вкрадчивость и вместе с тем маленькие иглы, что так легко загнать под тонкую кожу, а после никакими щипцами, не обломив острие, не удастся выдернуть.
Могучий, как сама стихия, бог грома парализован. С толку сбит, и Локи, чертов Локи легко использует это. Использует, чтобы оказаться еще ближе.
Колено вклинивает между чужими разведенными ногами и, коротко хмыкнув, становится куда меньше, опутанный золотистым сиянием.
Черные, словно воронье крыло, волосы становятся каштановыми завитками, а на скуле, еще секунду назад почти меловой, появляется родинка. Глаза, карие, с россыпью искорок, лучатся теплотой.
– Так чего хочешь ты?
Чего хочешь ты?..
Эхом, звуковой волной. Ультразвуком на недоступных человеческому уху частотах. Бесконечным числом повторений.
Чего. Хочешь. Ты?
Чего ты хочешь… сейчас?
Мгновение слабости. Не более. Вспышкой молнии, что никогда не бывает в космосе. Вспышкой оглушающей колючей тоски по тому, что у него было, и по тому, что могло быть.
Обманутым останется, Тор понимает. Тор понимает – и раз так, то будет ли это обман? Если ложь – вот она, на поверхности? Если он знает, кто скрывается за пусть и искусно вылепленной, но маской? Если знает…
Не стоит поддаваться магии, если то, что она предлагает, слишком хорошо. Не стоит идти на сладостный зов… Тор и не двинется с места, не протянет руки. Он клянется себе, что лишь на секунду позволит коснуться себя. Позволит, крепко смежив веки и большими ладонями подлокотники сжав.