— Да, поразительное сходство, — сказал сэр Джулиан. — Верхняя часть лица довольно распространенного типа, но так как сэр Рувим носил густую бороду и сравнить очертания рта и подбородка довольно сложно, нет ничего удивительного, что эта мысль могла прийти в голову. Впрочем, от нее сразу же надо было отказаться. Мне только очень жаль, — добавил он, — что все это причинит боль леди Леви. Вы, наверное, знаете, мистер Паркер, что я старый друг Леви.
— Я это понял.
— Да. Будучи молодым человеком, я… Короче говоря, мистер Паркер, я когда-то собирался жениться на леди Леви. — (Мистер Паркер издал характерное сочувствующее мычание.) — И как вам известно, я так и не женился, — продолжил сэр Джулиан. — Мы остались хорошими друзьями. Я всегда делал все от меня зависящее, чтобы оградить ее от неприятностей.
— Поверьте мне, сэр Джулиан, — промолвил Паркер, — я очень сочувствую вам и леди Леви и сделал все, чтобы Сагг отказался от своего намерения. К несчастью, тот факт, что сэра Рувима видели в тот вечер в Баттерси…
— Ах да! — воскликнул сэр Джулиан. — Ну вот мы и дома. Может, вы зайдете на минутку, мистер Паркер, чай, виски с содовой или что-нибудь еще?
Паркер поспешно принял это приглашение, почувствовав, что он может узнать нечто новое.
Они вошли в квадратный, великолепно меблированный холл с камином, располагавшимся с той же стороны, что и дверь, и лестницей напротив. Дверь справа от них вела в столовую и была открыта. Сэр Джулиан позвонил в колокольчик, и в дальнем конце холла появился лакей.
— Что вы будете пить? — спросил доктор.
— После этого жуткого холода в суде, — ответил Паркер, — единственное, чего я хочу, это галлон[10] горячего чая, если вы как психиатр не будете возражать.
— Только в том случае, если вас устроит смесь с китайским, — ответил в том же тоне сэр Джулиан, — тогда у меня не будет никаких возражений. Чай в библиотеку, — добавил он, обращаясь к лакею и направляясь к лестнице.
— Я почти не пользуюсь комнатами на первом этаже, кроме столовой, — объяснил он, входя со своим гостем в небольшую, но светлую библиотеку на втором этаже. — Отсюда дверь ведет в мою спальню, так что здесь удобнее. Я бываю в этом доме не так уж регулярно, но для научной работы он вполне годится. В основном этим я здесь и занимаюсь. Самая страшная вещь для теоретика, мистер Паркер, забросить практическую деятельность. Анатомирование — основа для любой теории и верной диагностики. Глаз и рука не должны терять навыков. Это место я ценю гораздо больше, чем Гарли-стрит, и со временем думаю вовсе забросить свою консультативную деятельность и осесть здесь, чтобы в тишине и покое анатомировать тела и писать свои книги. На столько бессмысленных вещей приходится тратить время, мистер Паркер.
Мистер Паркер согласился с этим утверждением.
— Зачастую, — продолжил сэр Джулиан, — мне удается заняться исследовательской работой лишь ночью, после целого рабочего дня, при искусственном свете, а он, каким бы ярким ни было освещение в прозекторской, гораздо утомительнее для глаз, чем дневной. А ведь именно эта работа требует величайшего внимания. Только вам, наверное, приходится работать при более сложных обстоятельствах.
— Да, случается, — ответил Паркер, — но обстоятельства — это в каком-то смысле составляющая часть моей профессии.
— Совершенно верно, совершенно верно, — откликнулся сэр Джулиан. — Вы хотите сказать, что грабитель, к примеру, не станет демонстрировать вам методику своей работы при свете дня или оставлять идеальные отпечатки ног на влажном песке.
— Как правило, да, — ответил детектив, — но я думаю, многие заболевания развиваются так же незаметно, как работает грабитель.
— Конечно, конечно, — рассмеялся сэр Джулиан, — ия, так же как и вы, горжусь тем, что мне удается пресечь их развитие на благо общества. Знаете, неврастеники становятся на редкость умными преступниками — у них дар к перевоплощению, и они замечательно заметают следы. Но если вы действительно исследователь, мистер Паркер, то, вскрывая труп, а желательно — живое тело, вы всегда сможете обнаружить следы — признаки распада или нарушения в тканях, оставленные безумием, болезнью, алкоголизмом или каким-нибудь другим пороком. Сложность заключается в том, чтобы определить их, наблюдая лишь внешние проявления — истерию, преступление, религиозность, страх, скромность, совестливость и так далее. Точно так же, как вы изучаете место кражи или убийства в поисках следов преступника, я изучаю истерический приступ или взрыв набожности, чтобы определить то небольшое механическое нарушение, которым они вызваны.