Арбатский жил в Харькове со старушкой матерью, кажется так и не подозревавшей, что ее сын с девятнадцатого года является одним из самых замечательных сотрудников грозной Чека. По многу месяцев терпеливо ждала она своего милого, лохматого Марка из его таинственных командировок, никогда ни о чем не расспрашивая.
...На ночном небе возникли три тополя. За ними узкой полоской холодно блеснул Айдар. Обозначился хутор. Слева от него чернела громада леса.
— Здесь! — тихо сказал Миша. — Здесь должен остановиться Махно. А хлопцы его в лесу... Я сойду. Буду ждать в этих кустах.
Въехали в хутор. Арбатский легонько постучал в крайнюю хату. Тотчас отворилась дверь, послышались невнятные голоса. Из черной глубины сеней, покачиваясь, выплыл желтый огонек.
— Заводи лошадь во двор! — повелительно кинул Арбатский и вошел внутрь. Дверь захлопнулась. К Медведеву подошла девочка-подросток, закутанная в платок, с «летучей мышью» в руке. Ни слова не говоря, она пошла впереди.
Во дворе уже стояло несколько повозок. Из длинной крытой конюшни доносились хруст, чавканье и редкий перестук копыт.
Девочка подняла над головой лампу, посветила Медведеву. Чертыхаясь про себя, он стал неумело выпрягать лошадей. Он все старался повернуться к ней спиной — заслонить свои руки, путавшиеся в упряжи. Но девочка всякий раз услужливо переходила на новое место, и он от волнения еще больше запутывал ремни. Наконец кое-как высвободив лошадей, Медведев сунул ей уздечки.
— На, возьми!
И, не оборачиваясь, быстро пошел со двора.
Однако тут же он еще раз убедился в том, как легкомысленно взялся за роль ездового. На крыльце его встретил здоровенный длинноусый хлопец с винтовкой, спросил грубо:
— Поставил коней? — Закрыл перед носом Медведева дверь и указал на сарай рядом с хатой. — Иди до клуни, там вся кучерня.
Спорить не приходилось. Первое же неосторожное слово могло выдать. И буркнув: — Добре, — Медведев пошел к сараю.
Однако войти он не решился. Мужики, собранные сюда, очевидно, в ожидании батьки, были местными жителями, и кто-нибудь мог его опознать. Обойдя вокруг сарая и переждав немного, Медведев вернулся во двор. Но длинноусый хлопец уже шел ему навстречу.
— Чого блукаешь? — В голосе его слышалась тревога.
Ничего другого не оставалось, как только ответить:
— Душно там, тут лягу.
Проклиная себя, Медведев забрался в свою повозку и, зарывшись в сено, укрылся с головой.
Некоторое время он лежал неподвижно, прислушиваясь. Хлопец, топоча сапогами, кружил по двору. Вскоре Медведев стал различать неясный шум, который все приближался и нарастал. Неопределенное тревожное движение поднялось вокруг. Потом выделился конский топот. Он затих у самого хутора. Густую тишину прорезал резкий короткий свист. И все смолкло. Несколько раз Медведев осторожно поднимал голову над повозкой, но проклятая длинноусая «варта»[2] по-прежнему маячила перед ним.
Дикий вопль вырвался из хаты, что-то с грохотом и звоном опрокинулось, с визгом отлетела дверь. Шумно дыша, кто-то бежал прямо к его повозке. Медведев сбросил с головы полушубок, поймал в кармане широких штанин пистолет, напрягся, готовясь к прыжку. Повозка дрогнула. Он увидел локти и широкую спину прислонившегося человека. Потом послышались шаги. Грудной женский голос напевно, с усмешечкой произнес:
— Успокойся. Слышишь ты, горе мое, успокойся.
— Нет, я убью его, — задыхаясь, говорил человек. — Убью его как собаку. Его и тебя.
— Меня можешь убить хоть сейчас. А его не тронь.
— Бережешь его, сука! — взревел человек и рванулся от повозки.
В ответ раздался тихий смех.
— Дурень. Я дело берегу.
— Какое, к собачьей матери, дело! Никакого дела не осталось! Не жить нам здесь. Уходить надо. За Днестр. Чуешь? Золото есть. Проживем.
— Шкура ты! — вздохнула женщина.
— Любишь?
— Уйди!
— Плевать мне... на все... и на твоего батьку... чуешь ты... — шептал он, очевидно борясь с ней.
Но тут она отпрянула к повозке. И Медведев увидел над собой тонкую руку, длинные пальцы, сжимающие пистолет, и тонкий профиль с поджатыми губами. Он видел этот профиль на фотографии. То была Галина Андреевна, третья официальная жена батьки Махно.
Медведев хорошо знал жестокость этой женщины.
Она проговорила холодно и внушительно:
— Даже если буду с тобой, запомни, тронешь батьку — пристрелю тебя.
В ту минуту Медведев твердо считал, что живым ему не выскочить, в конце концов они его заметят. Спасло появление самого Махно, который, матерно ругаясь, выкатился на крыльцо. Его истерический тенорок всполошил все вокруг. Он метался, вырываясь из рук сдерживавших его спутников.