Отерев рукавом пот и, как нам кажется, с сожалением взглянув на недокроенный остаток кожи, он отходит вместе с нами в тихий уголок цеха. Кажется, он не очень даже смущён, что сразу два писателя, румынский и советский, заинтересовались его работой. Что же, это в порядке вещей, ведь и в его стране труд, а не голубая боярская кровь и не какой-нибудь баронский герб на воротах делают человека знатным… Но вот как приезжие угадали, что это именно он писал Гагановой? Это его интересует, он коммунист и не верит в непонимание.
- Сколько раз доказываю ему о том, как рассматривая вместе с Гагановой её корреспонденцию, наткнулись мы на письмо со столь необычным адресом. Бенко усмехается… Да, тесным становится земной шар… И начинает рассказывать простую историю, показывающую, сколь пленительным оказался почин Валентины для тружеников социалистических стран.
Люди его фабрики готовились отметить пятнадцатую годовщину Освобождения. Разгоралось соревнование. Все ломали головы, что бы такое ещё усовершенствовать, чтобы работать лучше. В раскройном цехе всё кипело, но среди этого творческого кипения были, так сказать, островки, которые общий подъём как бы обтекал. И не то чтобы люди не хотели приобщиться к радостному трудовому творчеству… Нет, упаси бог, этого Смула Бенко никогда не скажет про своих товарищей. Всё это славные люди. Но вот бывает же, что человеку не везёт. Не везёт - и всё! И человек привыкает к этому своему невезению, становится безвольным, машет на всё рукой. Тогда уж его и буйволами не сдвинешь… Что греха таить, закройщики, очень дорожившие передовым положением своего цеха, с болью смотрели на отстающие бригады, которые как бы охлаждали общую атмосферу.
Вот тут-то в одной из клужских газет Бенко и прочёл о почине прядильщицы из Вышнего Волочка. Эта корреспонденция была для него, как вспышка молнии. Стало ясно, что нужно делать. Он понял, что, если он, Бенко, так же вот, как та молодая женщина в Советском Союзе, уйдёт из своей бригады, которая сыграна, «будто трубы в соборном органе», к тем, кто опустил голову от долгих неудач, всё можно поправить. В румынском фольклоре есть сказка о пастухе, который с посохом в руках бросился на волшебного медведя, чтобы спасти товарищей, мирно спавших у костра. В сказке этой пастушеский посох в руках храбреца превращается в секиру, поражающую лесное чудовище… Но то сказка, а вот что он, простой рабочий Бенко, скажет жене, когда вдруг принесёт домой маленькую получку? Да… И как он потом будет смотреть в лица товарищей, когда имя его сотрут с почётной доски!
Много раздумывал над этим румынский закройщик. А ведь молодая женщина в Советском Союзе сделала такой необыкновенный шаг. Но мало ли удивительного происходит в Союзе: запустили спутник… выкроили для солнечной системы новую планетку… пустили атомный ледокол. То Советский Союз! И всё-таки мысль, рождённая вестью из этой страны, не давала румынскому рабочему покоя.
Вот тогда-то он и написал письмо, с которым я познакомился в Вышнем Волочке. Пришёл ответ, и оказалось, что то, что по плечу советским труженикам, под стать и труженикам новой Румынии. Бенко оставил свою бригаду, работающую слаженно, «будто трубы в соборном органе», и пошёл в бригаду отсталую.
И всё повторилось: и заработок упал, и появлялось порой в минуты усталости сомнение в своих силах, и кое-кто посматривал косо, дескать, чего только надо этому беспокойному человеку… Но само то обстоятельство, что в далёком русском городе работает женщина, которую перед лучшими людьми партии хвалил премьер-министр, вдохновляло в трудные минуты румынского закройщика, отгоняло усталость, укрепляло веру в свои силы.
- Ну, и как же теперь?
- К исторической годовщине моя новая бригада работала даже лучше прежней.
- Как трубы органа?
Закройщик усмехается:
- Нет, это так, по старинке сорвалось такое сравнение - работала, как бригада Валентины Гагановой. Мой заработок теперь тоже не меньше, чем прежде. В нашем цехе ещё два товарища помогают отстающим… Впрочем, к годовщине Освобождения у нас уже отстающих и не было.
Я слушаю этот рассказ и невольно поражаюсь, как же велик и притягателен советский опыт. Мне вспоминается образ, приведённый Валентиной: круги по воде. Далеко же ушли они, эти круги, если тут, в Трансильванских Альпах, я могу видеть, как они задевают сердца и поднимают людей!
Между тем наш собеседник всё чаще и чаще посматривает на свой стол, где лежит недокроенная кожа. Чувствуется, что ему не терпится вернуться к прерванной работе. Мы прощаемся. Он торопливо идёт к столу, но вдруг возвращается: