Валентина была так захвачена всеми этими делами, что и на свиданиях со своим другом, занимавшим с некоторых пор довольно большое место в её беспокойном сердце, ни о чём другом говорить не могла.
- Ничего тебе, кроме твоих девчат, на ум не идёт. Машина, коэффициент этот… - вздыхал он с обидой. - Не любишь ты меня, наверное, одна фабрика на уме.
- А кому же мне об этом и говорить, как не тебе? - спрашивала девушка, смотря на любимого человека большими, светлыми, весёлыми глазами. - Кому ж, как не тебе, мне и мысли свои рассказывать?.. Чудак! Не ревнуй, не ревнуй, это же такие дела!..
И сама принималась целовать его, а потом внезапно отстраняла и озабоченно говорила:
- Прощай, завтра мне чем свет на фабрику!
СЦЕНА У ФОНТАНА
Когда весело на душе, время летит быстро, работа спорится. Широко было отпраздновано столетие Вышневолоцкого текстильного комбината. Эта старая промышленная цитадель Центральной России была отмечена орденом Трудового Красного Знамени. И ответом на это, как всегда бывает у нас, был новый взлёт творческой мысли тружеников комбината.
И вот в дни, когда в стране обсуждались тезисы Центрального Комитета партии о новом семилетием плане и каждый советский человек, чувствуя дыхание приближающегося коммунизма, раздумывал над тем, а что он сам внесёт в великую всенародную копилку семилетки, по цехам прядильной из смены в смену стали передаваться странные вести:
- Гаганова-то свою команду бросила.
- Как - бросила? Бросить таких девчат, да что она, дура?!
- Нет, верно, верно, так вчера и сказала Надюшке Смирновой: «Ухожу от вас, тебя в бригадиры рекомендую»…
- Да не может того быть, брешут всё! Разве если учиться идёт, но зимой кто на учёбу уходит?.. А, болтают всё попусту!
Но на следующий день, когда утренняя смена шла, как текстильщики говорят, «на заработки», среди рабочих обсуждался ещё более невероятный слух.
- От своих девчат ушла и к самым что ни на есть плохим. К Людке Шибаловой, заместо неё встала.
- Это к горюнам, что у прохода работают?
- Вот-вот, именно! Это же какая её девчатам обида: бросить их и к таким уйти! Говорят, они вчера все как есть к начальнику цеха жаловаться ходили.
- Да не к начальнику, чепуха, при чём тут начальник, в комсомол они на неё написали! Пусть комсомол разберёт, за что им такая обида…
- А всё-таки не верится: девка разумная, зачем ей кренделя выкидывать, да ещё в такие дни, когда народ тезисы обсуждает?..
Вместе с облаками морозного пара смена вливалась в двери. Когда, поднявшись в цех, работницы проходили к своим местам, они убеждались, что странный слух не напрасен. Складная, сильная фигура Валентины Гагановой, одетой, как обычно, в хорошо отглаженное ситцевое платье, с каштановыми косами, прихваченными кокетливым пёстрым платочком, действительно виднелась у крайних машин «горевого» комплекта. А на обычном её месте заправляла белокурая, хорошенькая Надя Смирнова. От внимательного взгляда прядильщиц не ускользало и то, что Надя работает, как всегда, легко, перебрасываясь шутками со своими подружками, а у Валентины лицо напряжённое, губа закушена, по щекам полыхают розовые пятна, на висках пот. Прядильщицы знали, что это значит, и в обед о странном, непонятном поступке Валентины Гагановой говорили уже во всех столовых комбината.
Дело это, давшее в своё время такой богатый материал для споров и пересудов, началось так. Подбежав однажды в разгар работы к фонтанчику с питьевой водой, что находится возле дверей, Валентина почти столкнулась с Людой Шибаловой, бригадиром, как говорили в цехе, «го-рёвой» бригады. Подошли они к фонтанчику одновременно, и, когда Валентина наклонилась, протягивая к струйке губы, она услышала позади себя:
- Хоть бы совесть поимела, и тут всё вперёд лезет!
Девушка выпрямилась. На неё в упор смотрели колючие, полные обиды глаза. Возмутившись, она хотела было как следует ответить на это несправедливое нападение и сделала бы это, конечно, в лучшем виде, так как за словом в карман ей не лазить, но почему-то вдруг вспомнила недавнее комсомольское собрание, где обсуждались результаты соревнования молодёжных бригад. Вспомнила и большим усилием воли подавила в себе досаду.