— По местам, товарищи. Время дорого.
Высотка опустела. Последним уходил Анжеров. Он спросил Вахтомова:
— С какой колонной пойдешь, танкист?
— С твоей.
— Добре! Пришлю за тобой связного. До скорого! — Анжеров козырнул и крутым шагом направился к своему батальону, разросшемуся теперь до полка.
Вахтомов устало опустился на бруствер рядом с Вандышевым и попросил у него закурить. Неумело свернув цигарку, он виновато признался:
— Никогда не курил, а тут потянуло.
— Бывает, — отозвался майор, давая танкисту прикурить. Тот прикурил и закашлялся — крепкая была махорка.
— Знаете, — доверительно сказал Вахтомов, — откровенно говоря, боялся я того, что сейчас сделал. Легче десять раз в атаку сходить, чем один раз распорядиться тысячью жизней. Страшно.
— Сначала мне показалось, что вы опытный начальник, — признался майор, отвечая откровенностью на откровенность. — Потом усомнился. Усомнился, когда вы тянули с принятием решения. Взглянул на вас — и сердце дрогнуло: кому доверился! У вас было такое страдальческое выражение лица, какое бывает у школьника. Задали этому школьнику трудную задачу, а он и не знает, как ее решить. А тут этот анархист подвернулся. Поглядели вы на него — властный, суровый взгляд, и у меня от сердца отлегло. Ну, с таким не пропадешь! И решение вы приняли разумное, очень разумное. Оно делает вам честь, это без комплиментов. Сколько вам лет?
— Двадцать пять.
— Вы мне в сыновья годитесь. А звание?
Вахтомов почему-то смутился:
— Лейтенант, товарищ майор.
— Я так и думал, — просто отозвался Вандышев, и в его серых глазах засветилась отеческая гордость. Сказал тихо:
— Молодцы молодежь! Нам, старикам, не стыдно и потесниться. Коммунист?
— Нет, товарищ майор, комсомолец.
— Горжусь! Горжусь так, если бы ты был моим сыном, — майор помолчал, и в глазах его блеснули слезы. — И на такой народ, на таких орлов полезла эта волчья свора, эти громилы с большой дороги! Ничего, мы им еще поломаем хребет! Непременно поломаем! Так, командир?
И то, что Вандышев перешел на «ты», и то, что он не называл его «лейтенантом», а назвал «командиром» и с таким оттенком, который подчеркивал новую, не уставную субординацию, сложившуюся только на этой высотке, — все это наполнило Вахтомова чувством горячей благодарности к этому седому человеку. И Вахтомов, крепко пожав ему руку, сказал уверенно:
— Обязательно, товарищ майор!
23 часа 50 минут. Теплая звездная ночь. Западнее высотки, служившей Вахтомов у командным пунктом, по шоссе полыхала километровая лента. Машины, спрятанные днем окруженцами на опушке леса, по приказанию Вандышева под вечер вывели на шоссе и построили в плотную колонну. Шоферы попортили в них что могли, а остальное, по мнению Вандышева, должна была доделать фашистская авиация. Расчеты оправдались. Перед заходом солнца налетела на колонну стая «Юнкерсов», разбомбила и подожгла ее.
Сейчас машины догорали, и кровавый отблеск трепетал над темной зубчатой кромкой леса. И там же, на западе, но в отдалении то и дело взвивались ракеты. Значит, передовые части фашистов, покинув Белосток, подтянулись к лесу и ждут утра, чтобы обрушиться на попавших в окружение.
На востоке, куда был обращен взор Вахтомова, одна за другой взлетали ракеты и медленно гасли — это совсем близко, рукой подать. Там авиадесант. Он преградил дорогу к своим.
И тишина. Настороженная, жуткая. Крикни — и она расколется на тысячи гулких выстрелов.
Вахтомова пробирала дрожь. Сделано все возможное, а сомнение гложет: пробьемся ли? Час назад Вандышев попрощался с Вахтомовым и ушел к южной колонне прорыва, к Рокотову. Попрощались как родные.
Из командиров Вахтомов на высотке остался один. Для верности сигнал к атаке решил давать сам. Ракетницу держит в руке, поглядывает на светящийся циферблат часов. Ракеты у старшины Ласточкина. Рота, приданная штабу прорыва, залегла здесь, на высотке.
Время тянется мучительно медленно. Тишина скребет за душу. Вспышки ракет пугают зловещей таинственностью. На высотке на фоне темно-синего неба чернеет коренастая, крепкая фигура Вахтомова, командующего группой прорыва.
Слева и справа от шоссе в темном лесу, пока невидимые и неслышимые, залегли бойцы, готовые к яростной атаке. Победа или смерть! Но не бесславье! И невидимые, но крепкие нити протянулись от каждого сердца к тому, кто шестью ракетными вспышками должен послать их в бой.
Утомительно ползет время.
Еще пять минут…