Мать Зуба, как вполне пьющая женщина, лишена родительских прав, и Зуб живет в Губинском интернате. Есть у Зуба пятнадцатилетняя сестра Зоя, которая живет в деревянном домике у пруда (то родной дом и Зуба), а поскольку мать живет у сожителя (к тому же собирается идти в декрет), то Зоя собирает в домике друзей, и они там пьют и веселятся, как могут.
— Еду шакалишь? — спросил Зуб.
— Ну-у, — так это туманно заметил Леша.
Вообще-то говоря, разговоры парней, впрочем и девочек, приходится давать в сокращенном и, конечно же, вычищенном виде. А слишком много непотребных слов. Так что приходится из разговоров вылущивать только голый смысл. Иначе это будет лепет на каком-то непонятном, почти иностранном языке. К примеру, Зуб через слово говорит «ефома», значение которого знает лишь он один.
— А поделись, ефома, — сказал Зуб.
— Поделись улыбкою своею. У меня капитал, — и Леша показал зажатый в кулаке рубль, давая, однако, понять, чтоб Зуб с дружком к нему не примыливался, — их вон в интернате кормят, на фиг было с ужина удирать.
— Значит, так, Ляпа. Купим пакет с супом, батон, у меня есть дома пшено, сварим суп, пшено, все сожрем и лопнем.
— Ага, а с утра я буду лапу сосать.
— Нет, Ляпа, всё пополам. Еще возьми сто грамм масла. И сахару, сколько выйдет. Половину съедим, половину унесешь с собой.
Это было красивое предложение — суп, каша, ну, два обеда в день.
Да, а суп был вермишелевый и обещан с мясом. Ну, вообще обжоры.
И купив все, как договаривались, они неторопливо пошли к дому Зуба. Неторопливо — чтоб, значит, отодвинуть удовольствие, тем более что оно было наивернейшее.
Деревянный маленький домик стоял на берегу Верхнего пруда, и, когда они пересекли овраг перед домиком, открылся пруд целиком, и он рябил красноватым каким-то цветом, а солнце садилось, и ярко горел ровный строй кленов на том берегу.
Домик похож был скорее на дачную будку — крыльцо, сенцы, загаженная кухонька и маленькая же, вся заклеенная кинозвездами комната. В комнате стояла низкая кушетка, на которую брошено было лоскутное одеяло.
Так что Леша подумал, что собственное его жилье — да просто царские хоромы в сравнении с жильем Зуба.
Друг Зуба выглядел лет на одиннадцать. Под носом у него висела капля, и он ловким движением правой руки снимал ее. Да с одномоментным громким шмыгом. Звали его Косей. То ли от Кости, то ли от того, что левый его глаз чуть косил.
— Тебя откуда в интернат отправили? — спросил Леша.
— Издалека.
— Из нашего района?
— Вроде нет.
— А из какого?
— А я знаю!
— А кто-нибудь у тебя есть?
— Братан. Он женат. Армию отслужил.
— А чего тебя не заберет?
— А на фиг я ему.
— Хоть приезжает?
— Нет.
Про отца-мать спрашивать было бесполезно. Все ясно — лишены прав.
— А у него батя был летчиком-испытателем, — сказал Зуб Косе, показав на Лешу.
— Врешь?
— Нет, правда, — скромно сказал Леша. Да, надо быть скромным, если у тебя отец герой, а у другого лишен прав. Все ясно.
И он с удовольствием, надо сказать, подумал, что у него жизнь еще о-хо-хо какая, живет дома, и мама хорошая, а этих парней вроде и кормят сносно, да они в интернате. То и отпросились на вечер, что хоть и голодно, да на воле.
Тут надо сказать, что Леша больше всего боялся загудеть в детский дом или в интернат. Он бы и сам не мог внятно объяснить причину такой боязни. И он постоянно помнил о случае, который произошел, по слухам, в каком-то интернате.
Ну, там парнишка чем-то насолил своим товарищам, так они затолкали его в ящик и выбросили с четвертого этажа. Парнишку привезли домой, он выжил, но, понятно, крепко побился.
Вот этим слухом Леша подогревал в себе страх попасть в детский дом или в интернат.
Да, надо было готовить еду. И тут встало два вопроса. Первый: супу варить побольше или поменьше? Леша говорил, что поменьше, тогда он будет покрепче. А Зуб и Кося говорили, что вермишель разбухнет и ее станет много и ошметки мяса тоже разбухнут и станут прямо-таки кусищами, и вообще надо добирать количеством, чтоб пузо-то набить.
— Дуй по инструкции, — решительно сказал Леша. — Сколько сказано лить воды, столько и лей.
И второй вопрос: каша варится дольше, чем суп, так вот ждать, пока сварится каша, и потом уже начинать ужин чинно-благородно или же, не дожидаясь каши, навалиться на суп? Тут Леша согласился не ждать, разделяя нетерпение парней.
— Ты пшено помой! — велел Леша Зубу, когда вода закипела.