Капитан подробно описал голову. При этом Поллок все время старался подавить в себе дикое убеждение, что пароход прозрачен, как стекло, и что он ясно видит перевернутое лицо, которое смотрит на него из каюты под его ногами.
На пароходе Поллоку приходилось еще тяжелее, чем в Сулиме. Он должен был весь день держать себя в руках, несмотря на ясное сознание близости этой страшной головы. Ночью возвращался прежний кошмар. Он со страшным усилием заставлял себя проснуться, цепенея от ужаса, с заглушённым, хриплым криком, застывшим в горле.
Он расстался с реальной головой в Батхерсте, где пересел на пароход, направлявшийся в Тенериф; но его сны и тупая боль в костях остались при нем. В Тенерифе он пересел на пароход из Капской колонии, но голова продолжала преследовать его. Он играл в карты, в шахматы. Принялся даже за чтение, но остерегался пить. И что же? Каждый раз, когда ему попадались на глаза круглая черная тень или круглый черный предмет, он вспоминал о голове и видел ее. Он ясно понимал, что это обман воображения, но ему все же временами казалось, будто корабль, пассажиры, матросы, широкое море — все это только часть бледной фантасмагории, которая висела между ним и ужасным реальным миром, едва заслоняя его. Человек из племени Порро, просовывающий свое дьявольское лицо сквозь эту завесу, был единственной неоспоримой реальностью. Тогда Поллок вставал, прикасался к разным вещам, что-нибудь пробовал, жевал, жег себе руку спичкой или втыкал в себя иголку.
В этой мрачной и молчаливой борьбе со своим воображением Поллок доехал до Англии. Он высадился в Саутгемптоне и прямо с вокзала Ватерлоо проехал к своему банкиру в Корнхилл. Здесь он переговорил о деле с управляющим в его частном кабинете, а голова все время висела в виде украшения под черной мраморной доской камина, и кровь капала с нее на решетку. Он слышал, как падали капли крови, и видел красные пятна на решетке.
— Красивое растение, — сказал управляющий банком, проследив за его взглядом, — но от него ржавеет решетка.
— Да, — сказал Поллок, — очень красивое растение. И это напомнило мне… Не можете ли вы рекомендовать мне врача по нервным болезням? У меня иногда бывают… эти… как они называются? — галлюцинации.
Голова дико, бешено захохотала. Поллок удивился, что управляющий не замечает ее. Но тот ничего не замечал, он только с удивлением смотрел Поллоку в лицо.
Взяв адрес врача, Поллок вышел на Корнхилл. Извозчиков не было видно. Он пошел пешком и попытался перейти на другую сторону улицы против дворца лорд-мэра. На этом месте переход через улицу — нелегкая задача даже для опытного лондонца; извозчики, телеги, кареты, омнибусы тянутся здесь непрерывным потоком. Человеку, только что вернувшемуся из малярийных пустынь Сьерры-Леоне, все это представляется каким-то головокружительным хаосом. Но если к тому же ему под ноги попадет перевернутая голова, подскакивающая, как резиновый мяч, и оставляющая кровавые следы на земле, — где тут надеяться избежать несчастья? Поллок судорожно поднял ногу, чтобы не наткнуться на голову, а затем яростно лягнул ее. В эту минуту что-то резко толкнуло его в спину, и он почувствовал жгучую боль в руке.
На него наехал омнибус; дышло сбило его с ног, а одна из лошадей раздробила ему копытом три пальца левой руки, по странной случайности как раз те самые пальцы, которые он отстрелил человеку из племени Порро. Его вытащили из-под лошадиных копыт и нашли адрес врача в его раздавленной руке.
Первые два дня все ощущения Поллока тонули в остром, сладком запахе хлороформа и были связаны с мучительными операциями, не причинявшими ему мучений, со спокойным лежанием в постели. Затем у него сделался легкий жар; он почувствовал сильную жажду, и прежний кошмар вернулся. И только тогда он заметил, что был свободен от кошмара целый день.
«Если бы мне вместо пальцев раздробили череп, я, может быть, совсем избавился бы от кошмара», — сказал себе Поллок, задумчиво разглядывая темную подушку, вдруг принявшую форму головы.
Поллок при первом удобном случае рассказал врачу о своем расстройстве.
Он ясно сознавал, что сойдет с ума, если не подоспеет помощь. Он рассказал врачу, что присутствовал при отсечении голов в Дагомее, и с тех пор одна из этих голов преследует его. Ему, по понятным причинам, не хотелось передавать действительные факты. Врач принял серьезный вид.
— Все это одно воображение, — сказал он с неожиданной резкостью. — Ваша нервная система пришла в упадок; вы сейчас в том сумеречном состоянии духа, когда фантазии легко зарождаются. Вы не вынесли слишком сильного впечатления. Я пропишу вам микстурку, которая укрепит вашу нервную систему, в особенности мозг. И вам необходимо движение.