Первая партия дружно встает. Теперь им на Плац, на первый уровень – а нам за столы.
– Проходим! – орет капо-два.
Проходим, шаркая ногами вразброд.
– Садимся!
Садимся.
Все вокруг серое – но тарелки, стаканы и ложки с вилками желтые. Желтое на сером… И еще – они пластиковые. Кухонно-приборный дюраль очень легкий металл, и несмотря на то что классифицируется как «деформируемый» – прочности хватит, чтоб порвать человечью плоть. Машины извлекают уроки и реагируют сразу, без проволочек – тем более, если есть и указание от Смотрящего. Пластиковая посуда у нас уже года три, после того случая с Сычом…
Мы сидим и ждем раздачи. Смола пялится на баб, Пан уткнулся в стол, Желтый шарит хитрым взглядом по сторонам. А я – вспоминаю…
Тогда меня только-только перевели на Общие работы. Во Второй отряд. Я давно не новичок Гексагона, Малолетка плюнула мной во взрослый мир пару лет назад – но я сменил несколько отрядов, прежде чем оказался во Втором. Пришел из Двенадцатого, чаще всего работавшего с мусором, а до того шустрил в Пятнадцатом – том самом, который обслуживает Внутренний Приемный Док. Ну да не о том речь…
Сыч рулил Первым уже давно. И очень недолюбливал Смолу, недавно ставшего главбугром Второго. Впрочем, Смола отвечал тем же. Но – пока они не схлестывались. Кружили, присматривались, прикусывали друг друга зубом – но все чего-то ждали. Ждала и Нора – драка обещала быть жаркой, и ставки могли вырасти до небес. Не дождалась – Смола сделал все чужими руками…
Помню, мы жрали вечерний харч. Давились опостылевшими рационами, упругими белесыми кубиками белкового говна, политого для вкуса коричневой жижей, имеющей вид детской неожиданности. Я ковырял свою пайку, стараясь не вглядываться в то, что пихаю в рот – и косился на свой новый отряд. И иногда на Первый, с его Сычом. Косился – и по каким-то неуловимым признакам чуял, как оттуда несет злобой и кислым запахом страха…
Я смотрю на Первый – и вдруг чувствую, как ногу давит ботинок Смолы. Я поворачиваю голову, встречаю его глаза – и вижу немой приказ: не отсвечивай. Я возвращаюсь к своей жранине, но коситься на Первый не прекращаю. Смола едва кивает и пихает в рот очередную ложку белково-углеводной мерзости. Он ждет…
Он ждет – а я вдруг понимаю, что случится сейчас. Страхом несет от Хмыря, рядового номера Первого отряда. Он не крутится на своем месте, не трындит с отрядниками, не ржет, как конь, вскидывая лысую башку к потолку – он сидит тихо, уткнувшись в свою тарелку, и тоже ждет. Днем наши отряды вместе работали во Внешнем Погрузочном Доке – и пока я пас основное стадо, Хмыря отвели в сторону Смола и Пан. Не знаю, чем его взяли – может быть, долгом, может, каким-то нечаянно упоротым косяком, слишком серьезным, чтоб его удалось скрыть… но крысюк явно на крючке. И каждая крыса Гексагона знает, что наказание от машин зачастую легче, чем от бугров соседнего отряда. Машины просто вычеркнут тебя пулеметной строкой – бугры же не дают легкой смерти.
Первый отряд встает и начинает строиться. Но Хмырь – продолжает сидеть. И когда Сыч проходит мимо – вдруг подскакивает и краем тарелки, отточенным до остроты бритвы, бьет его в шею.
Округлый бок разваливает мясо от подбородка до загривка. Где-то там под кожей и жилами ветвится яремная вена – толстая магистраль, несущая кислород. Кровь не течет – она бьет толстой упругой струей: глупое сердце, схватив дозу адреналина, желает снабдить кислородом организм, подготовить его к драке… Но драки нет, она окончилась, так и не начавшись. Сыч корчится на полу, младший капо-бригадир, оказавшийся рядом, стоит по уши в алой крови, пытаясь сообразить, что же произошло… а Хмырь, повернувшись лицом ко второму отряду, с безумной улыбкой смотрит на Смолу и медленно поднимает тарелку к своему горлу.
Никто потом с этим не разбирался – крысюков в Гексагоне десятки тысяч, одним больше, другим меньше… И хотя администрация прекрасно понимала, что тарелку кто-то заточил, тарелку кто-то принес и поставил перед Хмырем, а Хмыря кто-то поставил в известность, что делать с этой тарелкой… но кому это надо, копать?.. Рыпнулись было капо Первого – но капо-два, посмеиваясь, просто пожал плечами, и на том все закончилось. Разбираться никто не стал – но вот посуду сменили, и с тех пор мы жрем из пластика.
– …К приему пищи!..
Из широкого провала раздачи, парящего мешаниной запахов, где нет и никогда не было вкусных, слышится знакомый лязг – это огромные черпаки начинают валить в большие кастрюли жратву. Дежурные хватают их и тащат вдоль ряда столов, ляпая каждой крысе положенную порцию месива.