Мы продолжаем работать – но настроение уже ни в дугу. Второй раз пытаться надергать аптек – болт на воротник. Да и номера будут действовать уже не так дерзко и уверенно. Мало кому хочется на компост – жизнь вопит в нас, цепляется за любую соломинку, несмотря на окружающую мерзость, мы все равно хотим жить. Док говорит, что человек по своим возможностям приспосабливаться далеко опережает даже крысу. И даже будучи загнанным в каменный мешок и загнобленным донельзя – он все равно барахтается в надежде пожить хотя бы еще одну минуту. Удивительно…
Но как же быть с Норой?.. Я, посматривая за номерами, понемногу смещаюсь к Смоле.
– Что с Норой, брат? На этой декаде шняга?
Главбугор кривится.
– Решим. Надо посмотреть нычку, что там есть… Если что – подмажем капо. Нужно что-то ценное.
Я киваю. Что-то ценное – или взятое на себя обязательство исполнить услугу. Капо-два, конечно, может завернуть… но разве у нас есть выход? Нам, всем четверым, обязательно нужно выпустить пар. Пахать две декады подряд… за всю мою жизнь такое было всего раза три – и я сохранил о тех случаях самые поганые воспоминания. Вторая декада тащится словно гребаная черепаха – и все время она ползет по говну. Нет уж. Подмазать капо – вариант. Потрошить схрон и дать на волосатую лапу что-то ценное, чтобы капо милостиво согласился закрыть глаза.
Я размышляю об этом все оставшееся время. И все то время, что мы, построившись, тащимся на ужин. О пятерых мертвых крысюках никто из нас уже не вспоминает: Гексагон – бесчувственная глыба серого бетона, и такие же бесчувственные внутри него живем мы. Такова наша жизнь. Но Док говорит, что в этом она не сильно отличается от той жизни, что была раньше. Пятеро мертвых крыс – мелочи жизни. К тому же следующую декаду в отряд наверняка дадут новых.
Глава 3. Лис. 51 день до
Нет ничего хуже чистки стоков. Нет ничего прекраснее чистки стоков. Отвратно тут одно – жуткая всепобеждающая вонь и опасность окунуться. Номер с погонялом Висельник – свидетель тому. Но даже и здесь есть свои плюсы…
Я и десяток номеров сегодня работаем в стоке. Бетонная труба с глубоким желобом, куда стекается все дерьмо нашего модуля. Дальше оно идет на фильтрацию, на первичную сушку и переработку, на компост или в общую систему водоснабжения – и нужно очень тщательно следить, чтобы среди этой булькающей и немилосердно воняющей жижи, лениво текущей под уклон и через грубое сито уходящей в коллектор, не попался твердый предмет. Может пострадать грубое сито, вслед за ним мелкое – а там и до сепаратора или даже насосов недалеко.
Здесь тускло и сыро. Здесь мутные капли и потеки сизой дряни на стенах. Эти же капли и на потолке – покинув людские организмы, все еще теплые ручейки сливаются в поток, который течет по широкому желобу и парит. Интенсивно испаряясь, жидкость конденсируется уже на стенах и потолке. Но даже проходя этот цикл, она не меняет своего цвета – это все та же серая мутная жижа, режущая запахом аммиака. Мерзкого тошнотворного говна.
Мои номера, упакованные в старые ОЗК, стоят в две линии по три человека. В руках – сети, багры и сачки на длинной рукояти. Словно последний заслон на пути разрушительных твердых предметов. Они шарят по желобу баграми, пытаясь не упустить; я же сижу на бетонном поребрике сбоку, где обычно складируют инструмент. На мне повязка из ваты, переложенная марлей и замотанная поверх бинтом; на мне намордник респиратора и плотно прилегающие к лицу очки – но все равно запах лезет даже сквозь эту защиту, выжимая слезы из глаз. Здесь работают короткие смены, по три часа – и этой трешки хватает надолго. Это наша вторая трешка – и совсем скоро будет смена.
Люди часто прячут свои ценности в самых отвратительных местах собственного тела. Иногда они забывают о содержимом естественных карманов. Люди присаживаются на очко и теряют вещи – но еще чаще люди заметают следы, спуская их в сортир. И потому мои рыбаки гребут желто-бурую жижу, внимательно вглядываясь. Мы отмоем. Нам пригодится. А я сижу на бетонке и смотрю на улов, уже отмытый у ближайшего крана одним из моих багорщиков. Здесь нет капо – черножопые ублюдки брезгуют лезть в эту клоаку; здесь нет и следящих камер. И я любуюсь находками совершенно свободно.
Во-первых, это отличный складной нож. Какой-то умелец – скорее всего из Оружейного или Ремцеха – сделал его из куска брони, изуродованной после Джунглей. Вот этот след, отливающий свинцом – может, даже и рикошет от пули… Умелец выправил его, вытянул, сделал тоньше, придал отличную заточку по всей нижней стороне и даже потрудился над серрейтором верхней. Из остатков металла, шпилек и гаек он сделал рукоятку, прячущую в себе эту наваху. А еще наш умелец – хренов эстет. Другой бы намутил рукоятку из кусков пластика, соединив вместе намертво клеем и покрыв лаком – но мой оружейник не из таких, он пошел дальше, сотворив маленькое чудо. Три вида проволоки – серо-стальная, желто-рыже-золотистая и иссиня-черная. И это, черт его дери, красиво. Отличный нож, и мне жаль, что его придется отправить в общак.