Эсгин нашёл Раданайта там, где и ожидал — в круглом кабинете, на мягких диванчиках которого и прошло большинство их встреч. Здесь не было видеонаблюдения, как в общих залах, и войти сюда мог не всякий: ключ от этого кабинета был только у короля и смотрителя библиотеки.
— Зачем ты меня вызывал? — спросил Эсгин.
Раданайт сидел на диванчике, положив одну ногу в сверкающем сапоге на другую и раскинув руки вдоль спинки. Несмотря на расслабленную позу, взгляд его был холодным, острым и внимательным — впился в Эсгина, как шип. Он встретил Эсгина неожиданно сурово.
— Ты забыл, как следует обращаться к королю?
На пару секунд Эсгин опешил, а потом поправился, сказав с подчёркнутой учтивостью, по всей форме:
— Простите, ваше величество. По вашему приказу я явился. Чем могу служить?
Без каких-либо вступлений король спросил его в лоб:
— Что это за финт с увольнением? Что ты затеял?
«Так вот какой вопрос согласовывал Эшдер, — подумал Эсгин. — Он бегал к королю на доклад». Вслух он ответил как можно спокойнее:
— Ничего особенного, ваше величество. Просто при такой работе решительно нет времени на воспитание ребёнка, которым я в ближайшем будущем собираюсь заняться. Поэтому я принял решение уйти со службы.
— Значит, всё-таки решил его оставить. — Раданайт встал и прошёлся по кабинету, заложив руки в карманы брюк. — И даже нашёл идиота, готового взять тебя с чужим ребёнком. Что ж, в ловкости тебе нет равных.
Подойдя к Эсгину вплотную, он дотронулся тыльной стороной ухоженных пальцев до его подбородка, приблизил губы, как бы желая его поцеловать, и сказал:
— Открой карты до конца, детка. Что за игру ты затеваешь?
— Никакой игры нет, ваше величество, — ответил Эсгин устало. — Я просто хочу создать нормальную семью, вот и всё. Я устал от всего этого…
Брови Раданайта нахмурились, он взял пальцами Эсгина за подбородок.
— Ты хочешь сказать, что между нами всё кончено? Ты меня бросаешь?
— Вы правильно поняли, ваше величество, — сказал Эсгин, высвобождая подбородок. — Я больше не хочу быть вашим любовником. С меня довольно. Да и зачем это теперь, когда вы сами намереваетесь обзавестись спутником?
— Это здесь ни при чём, — перебил Раданайт, до боли стискивая локти Эсгина. — В наших отношениях меня всё устраивает, и я не хочу их разрывать.
— Как только мы наденем диадемы, они станут невозможными, ваше величество, — сказал Эсгин, стараясь высвободиться. От взгляда Раданайта ему стало жутко.
— Глупости, малыш. — Раданайт обнял его за талию и крепко, властно прижал к себе. — Нет ничего невозможного. Если нас влечёт друг к другу, зачем нам прекращать это? — Заглядывая Эсгину в глаза, он добавил тихо: — Я же люблю тебя, детка. Ты нужен мне.
Это слово — «люблю» — Эсгин не слышал от Раданайта уже очень давно. О чувствах они в последнее время вообще не говорили, и казалось, будто встречались они лишь ради кратковременного судорожного содрогания плоти, входящей в другую плоть, пятнадцатиминутной утехи, во время одной из которых и произошло зачатие. Эсгин всё-таки высвободился и отступил от Раданайта.
— Я не знаю, что между нами, но только не любовь, — сказал он решительно. — И я хочу поставить в этом точку, ваше величество. Так не может больше продолжаться, это нужно прекратить. Я устал от этих отношений.
Раданайт усмехнулся, в его глазах блеснули искорки интереса.
— Надо же! В тебе, оказывается, есть твёрдость. И характер. Знаешь, а мне нравится.
Он снова приблизился к Эсгину, встав у него за плечом. Касаясь дыханием его уха, он проговорил:
— Да, таким ты мне нравишься ещё больше. Покорность, знаешь ли, приедается. — Раданайт понизил голос почти до шёпота, в нём подрагивало желание. — Я хочу тебя, детка. Прямо сейчас.
— Вынужден ответить отказом, ваше величество, — сказал Эсгин, холодея и внутренне сжимаясь, как пружина. — Я должен воздерживаться.
— Вздор, детка.
Раданайт развернул его к себе лицом и страстно приник к его губам. В веренице кратких, торопливых встреч, давно ставших обыденностью, Эсгин уже и забыл, как нежно он умел целовать: в последнее время Раданайт ограничивался быстрым чмоком, да и то не всегда. На несколько мгновений Эсгин забылся, но, в общем, устоял. Отстранившись, он сказал:
— Простите, ваше величество… Я уже не испытываю никаких чувств. Ничего не осталось. Пожалуйста, отпустите меня.