— Не нужно, ваше величество, — сказал Джим, хмурясь. — Вы в этом не виноваты.
— Виноват, — покачал головой Раданайт. — Виноват, потому что допустил это. Я готов за это всю оставшуюся жизнь стоять перед тобой на коленях. Можешь ли ты простить меня?
— Мне нечего вам прощать, ваше величество, — проронил Джим, опуская глаза. — Это я должен принести извинения за мою вчерашнюю несдержанность. Я отнял у вас много времени и причинил вам лишние хлопоты.
— Ну что ты говоришь… — Раданайт нежно прижал его запястье к своим губам. — Для меня нет ничего важнее.
Он присел рядом, не выпуская руки Джима из своей. Под его внимательно-нежным, пристальным взглядом Джиму становилось немного не по себе.
— Как ты себя чувствуешь, малыш? Ты хорошо выспался?
— Да, ваше величество, благодарю вас, — чуть слышно ответил Джим. — Я чувствую себя хорошо. Мне бы не хотелось злоупотреблять вашим гостеприимством… Полагаю, мне следует отбыть домой.
— Ты так спешишь покинуть меня, — грустно улыбнулся Раданайт. — Нет, Джим, о том, чтобы ты уехал сейчас, не может быть и речи. Сначала ты пообедаешь со мной. Раз уж ты здесь, согласись вытерпеть ещё немного моего гостеприимства — ведь не так уж часто ты балуешь меня своим вниманием. И если для того чтобы побыть с тобой, мне придётся взять тебя под арест, можешь считать себя арестованным.
Поцелуй в лоб смягчил это прискорбное сообщение. Раданайт подлил в чашку Джима ещё чаю, подвинул к нему тарелку и сказал:
— Спешу доложить: я уже начал принимать меры по освобождению Илидора. Вчера я имел беседу со всеми, кто работает по его делу, и разъяснил им новую точку зрения. Думаю, они всё поняли. А если кто-то плохо понял — что ж, такие непонятливые служащие государству не нужны. Завтра по плану — предварительная встреча с судьёй. Я обещаю тебе: никакой огласки и шумихи. Мне и самому шум вокруг этого дела не нужен.
Джим почувствовал ком в горле. Плевать на гордость, лишь бы сын был свободен. Вчерашний день был как будто затянут серой дымкой, лишь колени его всё ещё ощущали прикосновение к полу. Из глаз Джима медленно покатились слёзы. Губы Раданайта вздрогнули, и он крепко обнял Джима, покачивая в объятиях, как ребёнка, и шепча ласковые слова.
Эта запоздалая нежность уже не могла исправить внутренний надлом, произошедший вчера в душе Джима. Не было сильных и добрых рук лорда Дитмара, защищавших его от холодного дыхания Бездны; Джим всё бы отдал сейчас за его мудрый совет, слово утешения, ласковый взгляд. Только теперь он понимал, чего он лишился с уходом из жизни Печального Лорда. Может быть, понять и поддержать его мог бы Рэш, но Рэш был далеко. Раданайт, хмурясь, выпустил его из объятий и встал.
— Джим, я дал тебе слово, и я его сдержу. Илидор будет на свободе. Успокойся. Чувствуй себя как дома, здесь всё к твоим услугам. Обед будет в три часа. А сейчас извини, мне пора… Дела, сам понимаешь.
Склонившись, он ещё раз крепко — по-братски — поцеловал Джима и вышел. Джим, свернувшись клубком под роскошным атласным одеялом, уткнулся в подушку и закрыл глаза.
К его услугам была шикарная ванная и бассейн, великолепный дворцовый парк с цветником и предупредительные, всё понимающие без слов слуги. Рассекая телом лазурную воду, Джим переплыл огромный, залитый солнечным светом бассейн от края до края раз пятнадцать, полтора часа провалялся в ванне с ароматной пеной, оделся, уложил волосы и к полудню был с ног до головы в полном порядке — разумеется, только внешне. В час ему подали чай, и до трёх он в одиночестве бродил по дворцу и саду. Глаза его уже были сухи, но возле губ залегли горькие складочки.
В три его пригласили в столовую. Она была гораздо меньше банкетного зала и намного уютнее, обильно украшена цветами и очень светла. Её пересекали мягкие золотистые лучи света, льющегося в окна, а большой овальный стол был накрыт на две персоны. Король чуть задерживался. Ожидая, Джим переходил от окна к окну, любуясь открывавшимся из них видом на парк, рассеянно рассматривал цветы, а потом присел на краешек кушетки у стены. Долго ждать не пришлось: Раданайт появился в дверях столовой через пять минут. Свой повседневный чёрный костюм он сменил на синий, с шелковисто блестящей гладкой вышивкой почти того же оттенка, что и ткань. Глубокий и сочный индиго его костюма сочетался с чёрным воротничком и манжетами, а обут он был в неизменные блестящие чёрные сапоги. Джим поднялся ему навстречу. Раданайт вошёл в солнечное пространство столовой, и вышивка мягко заблестела на его костюме, а феоновая корона заискрилась ослепительными переливами всех цветов спектра. Его губы легонько прильнули к сомкнутым губам Джима.