— Ах ты, холера, — выдохнул Ушаков, — сколько поднаперло воды. Тихий океан.
— Труба дело! — вырвалось и у Логинова. — Одного дня не хватило.
— Ну что теперь, молитву читать?
— А что ты предлагаешь? — безнадежно спросил Логинов. — Брод искать?
— Какой брод, кромки подъело, тягач не выскребется на лед.
— А как? — Ушаков морщит лоб, соображает.
— Против стихии не попрешь, — размышляет Логинов.
— Против? Надо, чтобы стихия подмогла.
— Поможет! Булькнешь, и мать родная не узнает.
— Так уж — булькнешь! Выбрасывай пустые бочки! — приказывает Ушаков.
— Ты хоть объясни, что втемную?
— Видишь скол льда? — показывает Ушаков на то место, где они в прошлый раз переправлялись и на выходе обломили закраек.
— Ну?
— Так дальше лед уже крепок, на него можно опереть лаги, а чтобы лаги не прогибались, под них подведем бочки и по лагам выберемся на лед. Придется поработать.
— Идея! — сразу подхватился Логинов. — Давай, давай.
Отцепили «пену». Тягачом натаскали хлыстов, навели мост через полынью. Логинов прошелся, еще попрыгал.
— Не сдаст, должно бы выдержать. Ну, Прокопий, пробуй!
Логинов вышел на лед, стал в створ.
— Ориентируйся на меня.
Тягач медленно, еле-еле шевеля траками, словно обессиленное животное, полез на «мост». Только ветки вздрагивают, оседая, лед темнеет, словно погружаясь в чернила. Тягач начал крениться. А у Логинова сердце оборвалось.
— Газу! — закричал он.
Ушаков, будто назло, еще поубавил ход до самого предела, Логинову показалось, что машина остановилась. Он бросился к полынье, траки едва заметно вращались, на одном дыхании тянули машину вперед. Михаил и не заметил, что стоит по колено в воде. Лед оседал. Съюзит тягач…
— Молодец, Дошлый…
На льду Ушаков прибавил скорость. Лед заныл, зазвенел и уже позади тягача начал всплывать.
— Давай, давай, милый! — Логинов побежал по льду вперед, через речку.
Ушаков поддавал газу, выжимал из машины все, мелькали, сверкая, отмытые гусеницы. «Пена» тарахтела днищем по льду, словно приближающийся гром. Логинов запрыгнул в нее. Тягач перебежал через ледяное поле и, не сбавляя скорости, с разбегу плюхнулся в заберег. «Пена» хватила бортом воду, но тягач тут же вынес ее на берег.
Михаил выскочил из «пены», подбежал к тягачу, открыл дверку.
— Ты чего, спятил?
— Не пыли, бугор, — спокойно ответил звеньевой. — Садись, поехали, нет времени на пустые слова.
Когда уже отъехали от берега, Михаил спросил:
— Ты чего, Прокопий, как сорвался, а вдруг бы проломился лед?
— На то и скорость, чтобы убежать, пока он надумает рухнуть. Если подкрадываться, то тягач на выходе клюнул бы носом, а так с ходу вылетели.
— Мудро, — признался Логинов. — Может, поедим. Без горячего что-то в брюхе печет.
— Перебежим Моркошку, тогда привал!
— Когда это еще будет, — запротестовал Логинов.
— Мы теперь с тобой как в вилке. Не проскочим Моркошку — застрянем.
Поднялись на гору. Логинов оглянулся на реку. Ушакову показалось, что у Михаила побелели уши. Он тоже обернулся и остановил тягач. Они вышли из кабины. Далеко внизу на реке морщился лед, «зимник», по которому только что перебежал тягач, сместился по течению и все отдалялся и отдалялся. Лед на Амге тронулся.
Парни сели в машину и поехали дальше. Каждый подумал о своем. А Ушаков сказал:
— Зря, Миха, бочки из-под стлани не выручили. Еще одну переправу брать.
Михаил промолчал — теперь-то что говорить.
— Отломи-ка, Миха, корочку тогда, — попросил Ушаков. Логинов подтянул к себе рюкзак, развязал шнурок, достал начатую булку, подал Ушакову.
— А сам?
— У меня что-то аппетит… всухомятку не лезет, — сказал Логинов.
— А ты попробуй. Ешь. — Ушаков отломил краешек от булки и сунул ее обратно Логинову. — А то отощаешь, нам еще переправу брать.
Глядя на то, как Ушаков охминает хлеб. Логинов тоже отломил, пожевал пропахший соляркой кусок, отложил и стал смотреть на дорогу. Ожившая земля круто набегала на тягач и ложилась под гусеницы. У Михаила кружилась голова.
День был на исходе, к закату клонилось солнце. В кабине было жарко и душно от мотора. Впереди показалась Моркошка. Речка еще больше разлилась, и казалось, вот-вот лед вылезет из берегов и заполнит марь и только оставит нетронутые мшистые горы да черные прибрежные релки смурных елей.