Значит, он СЛЫШАЛ, значит это правда! Боже мой, какое эго чудо, какое счастье, какие возможности! Должно быть, у него был слегка дурашливый вид несколько прохожих посторонились.
Дэвид сидел в автобусе, раскрыв перед собой свежий номер «Клариона». Он смотрел на газету, но ничего не видел. Внимание его было занято тем легким ровным гулом, который всегда присущ толпе. Но пассажиры автобуса молчали. Это не был говор, это был звук их мыслей.
Рядом с Дэвидом на сиденье плюхнулся грузный мужчина с мохнатыми бровями и напряженно сжатыми губами под узенькой щеточкой усов. Засунув руки по локоть в карманы серого плаща, он откинулся на спинку и прикрыл глаза. Дэвид невольно прислушался к словам, которые беззвучно рождались в чужом мозгу, в самом надежном из тайников. Мысли не предназначаются для чужих ушей, они интимны, и, прислушиваясь, Дэвид испытывал легкую неловкость. Но первые же фразы заставили его насторожиться.
«Как будто все должно быть в порядке. — Дэвиду показалось, что все тот же плоский, призрачный голос шепчет ему прямо в ухо. — Все сделано как надо. Воскресенье, восемь часов вечера, полно народу на главной улице, а тут… Расскажи кому-нибудь, никто бы не поверил. Только бы все шло, как задумано…»
Слова, которые слышал Дэвид, потускнели, исчезли, но он поймал себя на том, что мысленно видит роскошный ювелирный магазин Чарльза Майера на Рипаблик-авеню. Воскресная толпа медленно плывет мимо огромных зеркальных окон, полных радужных драгоценных искр. Женщины невольно замедляют шаг, мужчины, наоборот, стараются вывести своих спутниц из опасной зоны.
У самого магазина, бесшумно вынырнув из сумерек, останавливаются две машины, серый «плимут» и голубой «шевроле». Из машин торопливо выскакивают люди в черных масках под низко надвинутыми шляпами и с автоматами в руках. Гремят выстрелы. Несколько человек падают…
Картина перед мысленным взором Дэвида начала тускнеть, распадаться. Дэвид открыл глаза и посмотрел на соседа. Веки у того были прикрыты, напряженная линия губ размякла, потеряла прямоту. Голова то беспомощно наклонялась вниз, то от толчка автобуса покачивалась из стороны в сторону.
Основатель, владелец и редактор «Клариона» Рональд Барби был человеком принципов. Принципов, правда, у него было всего два, зато он был готов защищать их с отвагой нефтяного магната, сражающегося за скидку со своих налогов. Он считал: во-первых, газета должна приносить доход, во-вторых, этого следует добиваться любыми способами.
Злые языки утверждали, что Барби никогда не менял своих убеждений, по причине их полного отсутствия. Но что бы ни говорили завистники, «Кларион» был гибкой газетой. То он, например, защищал высокую протекционистскую пошлину, то трубно призывал к ее отмене. Все зависело от того, кто больше платил ему в этот момент — анемичная текстильная промышленность Новой Англии, дрожащая перед призраком дешевых японских тканей, либо автоэкспортеры западногерманских «фольксвагенов» или английских «остинов», не желающие упускать своей порции автомобильного пирога Америки.
Газета поддерживала то республиканцев, то демократов, — в зависимости от того, на кого ставил мистер Рональд Барби. И каждый раз, восхваляя одну из сторон, редактор поносил другую за беспринципность.
При этом Рональд Барби требовал, чтобы все сотрудники разделяли его высокие принципы. Если кто-либо из них осмеливался неодобрительно высказаться о зигзагообразном курсе передовых газеты, основатель, владелец и редактор «Клариона» топал ногами и кричал: «Вы олух, дорогой мой! Почему вы не удивляетесь тому, что котировка акций на бирже все время меняется? А чем мы отличаемся от лезвий для безопасных бритв или синтетического волокна для рубашек? Если вам не нравятся биржевые колебания, идите в священники. Впрочем, и там, говорят, котировка заповедей не всегда устойчива».
— А, Дэви, ты, говорят, попал в аварию? — приветствовал его на бегу спортивный обозреватель. «Везет дураку», — услышал Дэвид его мысленный комментарий.
— Специально, чтобы порадовать тебя, — ответил Дэвид зло. — Ты уж прости, что я остался жив.
— Ты чего?
— Ничего, — ответил Дэвид и вошел в прихожую кабинета редактора.
— Дэви, миленький, — заверещала секретарша редактора мисс Новак. — Как я рада, что все так хорошо обошлось.
«Жаль, что у него есть какая-то идиотка. Я бы с удовольствием с ним…»
«Как бы не так!» — хотелось ему крикнуть этой наглой дуре, которая давно таращит на него глаза и вздыхает, как гиппопотам. Но вместо этого сказал:
— Джейни, радость моя, шеф один?