Лежу на полу в гримерке. Мой будильник отсчитывает восемнадцать минут. Примерно столько я могу уделить себе за время трех «разгрузочных» песен. Обычно они тянутся немного дольше, но я предпочитаю вернуться заранее. Не люблю опаздывать.
По правде сказать, я посещал учителя Квинси дважды. Во второй раз я слушал вопросы присутствующих и его ответы. Они все сводились к одному: настоящий момент - все, что у тебя есть. В настоящем у человека нет ложных страхов будущего, нет тяжести груза прошлого. Судя по всему, он прав.
Мой вопрос звучал так: как настоящий момент поможет мне справиться с болью? Тогда он ответил, что мне нужно встретить ее, но не нестись с открытым забралом в бой, а принять, как долгожданного гостя, потому что гость назойливый ничего, кроме проблем не приносит. Я заявил, что это самообман, и ложь никого еще не сделала счастливым. Он сказал, что это мое новое видение, возможность перепрограммировать себя. Я попытался пререкаться, объяснить свое видение мира, обосновать собственные взгляды и устои. Он слушал молча, как обычно, смотря поверх меня. «Ты так любишь свой камень на шее, что будешь защищать его даже когда в твоих легких иссякнет последняя капля кислорода».
Говорят, чем старше человек, тем сложнее его переделать. Я не изменился, я адаптировался. Лежа на полу в гримерной, я погружаюсь прямо в эпицентр боли. Она всегда представлялась мне красными, пульсирующими очагами, похожими на шары с отростками-щупальцами. Я проникал внутрь них, и они тускнели, стягивались до сморщенных комочков.
Сегодняшние шары черные. Я никогда не видел таких прежде. В них нельзя попасть, они не пускают внутрь, словно покрыты прочнейшим из металлов. Я должен запаниковать, но не выходит. Мне становится весело. Наверное, мое веселье походит на радость сумасшедшего или маньяка. Ничего не могу с собой поделать. Я вижу внутри себя боль, понимаю, что больше не могу на нее влиять, и... соглашаюсь с этим. Признаю, что, вполне вероятно, этот концерт, этот день станут последними в моей жизни. Спокойствие, с которым я воспринимаю мысли, сравни величайшей победе. Я - Александр Македонский, покоривший свое тело. Я - самурай, дождавшийся собственной смерти. Да, я чертов самурай, не знающий большей радости, чем смерть в бою.
Я поднимаюсь с пола. Парни играют «Многозначность». Прислушиваюсь - первый куплет. Не спешу идти на сцену. Мне есть, что вспомнить. Я нарушаю установку «здесь и сейчас», но теперь уже все равно.
На студийной записи второй куплет «Многозначности» пела Хейли. Вы знаете ее, точно знаете. Их группа в разы популярней нашей. Раньше я вспоминал о Хейли со стыдом. Знаю, тот год, что мы провели вместе (если можно считать годом те дни вне туров, когда мы могли быть друг с другом), я испортил все, что только можно было испортить. Моя отчужденность, флегматичность были для ее взрывного нрава ядом. За тот год она перекрасила волосы четыре или пять раз - думала, дело в ней.
За прошедший год мы вымучили друг друга до нервных срывов и седых волос, до сеансов психоаналитика и недельного затворничества наедине с барабанами. Нам казалось, мы сошлись ради любви, но в действительности нас связало сотрудничество. Я уговорил ее спеть партию в «Многозначности», что помогло привлечь в наш стан новых фанов, а она... Их новый альбом оказался настолько трогательным и пронзительным, вокал и тексты Хейли такими всепроникающими и выворачивающими наизнанку, что чуть менее, чем за полгода, стал платиновым в ведущих странах мира. Для таких случаев у Джереми есть строчка из Библии: пути Господни неисповедимы; у Дэна есть русская пословица: что не делается, все к лучшему. Пусть будет так.
Затихает последний аккорд. Джереми, под восторженные рев, просит искупать Эндрю в овациях. Эндрю рад и в то же время испуган.
- Чайна треснула, - говорит он, сложив руки в импровизированный мегафон. Его глаза неестественно круглые от адреналина. Он поворачивает тарелку, и я вижу трещину сантиметра три длиной. Это мелочь. Тарелка не развалится сегодня под моими ударами, да и искажения звука не будут сильно заметны.
- Заберешь себе после концерта как сувенир.
Взгляд Эндрю становится ошалевшим. Невооруженным глазом видно, как его распирает от радости. Сегодняшний день он запомнит на всю жизнь. Эмоции от этого вечера никогда не оставят его в покое. За тарелку я не переживаю. У меня полный эндорсмент на тарелки, палочки, пластики и пятидесятипроцентный эндорсмент на барабаны и двойные педали. Эндорсмент - лучшая вещь для музыканта. Многие жалуются, что эндорсмент вяжет их по рукам и ногам, чуть ли не подавляет волю и лишает свободы. Чушь собачья для малолеток. Суть эндорсмента в том, что компании дают мне бесплатно свое оборудование, а я лишь должен периодически появляться на презентациях, фотосессиях, светить им в клипах и играть, соответственно, тоже только на нем. Это легко, это удобно и выгодно, и это лучшая вещь для музыканта, как я говорил ранее.