— За исключением спектаклей, где мне отводится одна из главных ролей.
На лбу Мерили проступили морщинки. Так происходило, когда она из последних сил сдерживала слезы.
— Боже… мистер Хоги, вам так идет черный цвет…
— А тебе идет все что угодно, впрочем, полагаю, ты это и сама знаешь.
— Девушке важно слышать подобное от своего мужчины.
— А я твой мужчина?
— Даже не знаю, мой хороший, — тихо ответила она. — Прости меня.
— Тебе не за что извиняться, — я взял ее за подбородок, поднял голову и на секунду утонул в ее зеленых глазах. — Пока ты моя, несмотря на то что у нас в запасе всего лишь один-единственный вечер.
Теряюсь в догадках, что нужно учудить, чтобы привлечь к себе внимание прохожих на улице Кинге-Роуд в Челси. Шаркая ногами, по тротуару брели обдолбанные панки в черных кожаных костюмах, щеголяя самыми разными, но при этом в равной степени омерзительными расцветками волос. По страдальческому виду панков создавалось впечатление, что спят они на гвоздях, а над их постелями развешаны портреты Сида Вишеса.
Я до сих пор не понял, что такое панк-движение. Вызов миру? Попытка самовыражения? Впрочем, наплевать. У меня своих проблем полон рот. Я только что распрощался с Лулу и Мерили, при этом не зная, увижу ли я их когда-нибудь снова. Прежде чем мы расстались, Мерили накормила меня овсяной кашей, и теперь мне казалось, что я наелся герметика. Меня мучила головная боль.
Я припарковал «пежо» у тротуара напротив дома Тьюлип. Когда я подошел к двери подъезда, то заметил, что она взломана фомкой. В месте взлома из дверной рамы во все стороны торчала щепа. Я огляделся по сторонам. Прохожие не обращали внимания ни на взломанную дверь, ни на меня. Казалось, их вообще ничего не интересовало. Я вошел в подъезд.
Тьюлип жила на втором этаже. Дверь в ее квартиру тоже оказалась взломана — точно так же, как и дверь в подъезд. Я переступил с ноги на ногу. Что мне делать? Зайти? Для этого нужен человек совсем иного склада. Мужественный, хладнокровный. И желательно в сопровождении питбуля.
Почувствовав, как у меня пересохло во рту, я прислушался — не доносится ли из квартиры каких-нибудь звуков. Тишина. Я постучался и позвал Тьюлип по имени. Тишина. Я вобрал в грудь побольше воздуха. Затем толкнул дверь и вошел в квартиру.
Стенной шкаф в прихожей оказался выпотрошен. Его содержимое: шарфы, сумки, старая куртка из оленьей кожи, отделанная бахромой, и дождевик, украшенный цветочками психоделической расцветки, который был даже старше куртки, вместе с остальными вещами были раскиданы по полу.
Я снова позвал хозяйку по имени.
В обшарпанной гостиной во время своего первого визита я приметил телевизор и дешевый стереомагнитофон. И то, и другое пропало. Полки, где они стояли, теперь пустовали. Остались только пыльные контуры. Очень толстые. Мне было даже страшно представить, что у Тьюлип творится под кроватью. Оставалось надеяться, что мне не придется туда заглядывать.
Я позвал Тьюлип по имени.
Ящики комода в спальне были выдвинуты. Повсюду виднелись раскиданные носки, футболки и нижнее белье. Опустошенная шкатулка из-под драгоценностей лежала на боку на туалетном столике. Налетчик не обошел своим вниманием и стоявший в спальне шкаф. На полу валялись сваленные в кучу платья, а на ней — раскрытые коробки из-под обуви.
Шкафчик с лекарствами над раковиной в ванной был настежь распахнут. В раковине валялись открытые баночки. Разноцветные таблетки медленно таяли под капающей из крана водой.
Я снова позвал Тьюлип по имени.
Затем я повернулся и едва не налетел на нее.
Тьюлип стояла прямо за моей спиной на пороге кухни, выпучив по-прежнему красивые глаза, бледная как смерть. Она показывала куда-то в сторону гостиной, силясь мне что-то сказать, но, к сожалению, ей мешал большой кухонный нож, который кто-то всадил ей в живот. Она смогла выдавить из себя лишь какой-то булькающий звук и начала заваливаться прямо на меня. Я выставил руки. Хозяйку квартиры никак нельзя было назвать пушинкой. Мы оба повалились на пол, причем Тьюлип оказалась сверху. Думаете, потом мне это не снилось в кошмарах? Как бы не так! Я как можно аккуратнее спихнул ее с себя и перевернул на спину. Впрочем, церемонился я напрасно. Тьюлип уже была мертва.
Не знаю, кто был налетчик, но он не побрезговал и серебряным крестиком, который Тьюлип носила на шее.
Британская пресса подала убийство некогда известнейшей красавицы-модели Тьюлип как печальный финал-постскриптум эпохи шестидесятых. Первые полосы пестрели старыми гламурными фотографиями погибшей и воспоминаниями тех, кто ее знал. Ну или утверждал, что знал. Газеты пореспектабельней принялись вспоминать других звезд шестидесятых, уже отошедших в мир иной — Брайана, Хендрикса, Паппи, Муна. Бесстыжая желтая пресса со смаком обсуждала лишний вес Тьюлип, рассказывая о том, сколько времени она отдавала секте, именуемой «Церковь Жизни», в какой жалкой конуре прожила последние годы и умерла.