Генри уже принес ромовые бабы и теперь осторожно разливал по чашечкам кофе. В это время Авалон сказал:
— Вернемся к нашему достопочтенному гостю.
— Как хозяин и председатель настоящего собрания, — произнес Гонсало, — я бы хотел отменить процедуру допроса. Наш гость находится в затруднительном положении, и я попрошу его посвятить нас в подробности.
Одновременно он набрасывал карандашом шарж на обратной стороне меню, где Сэнд был изображен с вытянутым, грустным лицом и очень походил на породистую ищейку.
Сэнд прочистил горло.
— Насколько я понимаю, все сказанное в этом помещении будет сохранено в строжайшей тайне. Вместе с тем…
Трамбелл проследил за направлением взгляда Сэнда, после чего недовольно прорычал:
— По поводу Генри можете не беспокоиться. Он, пожалуй, самый достойный из нас всех. Если уж вам так угодно, можете сомневаться в порядочности любого из присутствующих, но не его.
— Благодарю вас, сэр, — пробормотал Генри, расставляя на буфете стаканы из-под бренди.
— Джентльмены, — начал Сэнд, — моя проблема заключается в том, что меня подозревают в совершении преступления.
— Какого именно? — строго спросил Трамбелл.
Обычно в его обязанности входило допрашивать клиентов. Одного взгляда на этого человека было достаточно, чтобы понять, что такой не упустит предоставленной ему возможности.
— Кражи, — ответил Сэнд. — Из сейфа компании, в которой я тружусь, исчезла определенная сумма денег и целая пачка ценных бумаг — облигаций. Я принадлежу к числу тех сотрудников, которые знают шифр, и у меня действительно была возможность незаметно для других открыть сейф. Были и мотивы для преступления: накануне я проигрался на скачках и испытывал крайнюю нужду в деньгах. В общем, все оборачивается не в мою пользу.
— Но он этого не делал, — с жаром вмешался Гонсало. — В этом-то весь фокус!
Авалон раскачивал наполовину пустым бокалом, который, видимо, и не собирался допивать. Он сказал:
— Я полагаю, нам следует позволить мистеру Сэнду рассказать все от начала до конца.
— Верно, — произнес Трамбелл. — Но тебе-то откуда известно, что он этого не совершал, Марио?
— Вот черт, да в этом-то и суть! — ответил Гонсало. — Ведь он говорит, что не делал, а раз так, то и не делал. Других доказательств мне не нужно. Конечно, у присяжных на этот счет может быть свое мнение но любой, кто знает этого человека, поверит ему. Я не раз слышал, как он признавался в таких неприглядных вещах, о которых ни один другой…
— Погоди. Позволь, я сам задам ему вопрос, хорошо? — сказал Трамбелл. — Вы брали из сейфа деньги и бумаги, мистер Сэнд?
Сэнд выдержал паузу. Его голубые блестящие глаза переходили с одного лица на другое. Затем он сказал:
— Джентльмены, я говорю вам чистейшую правду. Денег и бумаг я не брал.
Халстед быстро провел ладонью от лба до затылка, словно пытаясь стряхнуть с себя сомнения.
— Мистер Сэнд, — сказал он, — по-видимому, ваши коллеги вам доверяют. Вы всегда можете открыть сейф с ценными бумагами. И в то же время вы играете на скачках.
— Ну и что? На скачках играют многие.
— Но вы проигрываете.
— Это произошло непреднамеренно.
— А вы не рискуете потерять таким образом работу?
— У меня есть одно преимущество, сэр. Оно состоит в том, что я работаю под началом своего дяди. Он знает о моей слабости, но знает и о том, что я никогда не лгу. Он понимал также, что средства и возможность украсть у меня были. Знал о моих долгах. Я сам рассказал ему о них. Все, буквально все восстало против меня. Но дядя задал мне один-единственный вопрос: виновен ли я в пропаже, — и я ответил так же, как и вам: денег или бумаг я не брал. Дядя знает меня не первый год. И верит.
— В таком случае как удалось вам расплатиться с кредиторами?
— Мне крепко повезло, и опять-таки на скачках. Такое иногда случается. И произошло это незадолго до того, как была обнаружена пропажа из сейфа. Я расплатился со всеми букмекерами.
— Значит, мотивов у тебя все же не было? — сказал Гонсало.
— Этого нельзя утверждать. Кража могла произойти еще за две недели до того дня, когда ее обнаружили. Никто не заглядывал в отделение сейфа за все это время. Кроме самого вора, естественно. Мне могут возразить, мол, уже после того, как я взял деньги и облигации, мне повезло на бегах и кража потеряла свой смысл, но было уже слишком поздно.
— Вам могут также сказать, — заметил Халстед, — что вы воспользовались украденными деньгами для того, чтобы сделать крупную ставку.