Вайатт сделал паузу, но никто не захотел воспользоваться этим.
— Нужно ли мне приводить цифры результатов голосования по любому из профсоюзов, который вы можете назвать, или итоги обсуждения по вопросу, касающемуся той или иной группы рабочих? Нужно ли объяснять вам, почему девяносто процентов членов любого профсоюза не пользуются своим правом голоса? Нет, это не апатия, не безразличие, а глубокое понимание того факта, что их руководители — бесполезные фиксаторы времени.
На галерке раздался громкий всплеск аплодисментов, и никто не попытался помешать этому. Но зал умолк, как только Вайатт поднял руку.
— Профсоюзное движение — это история пяти человек, ведущих борьбу не за какие-то охвостья власти, а во имя благополучия других. Их принципы уничтожены амбициозными устремлениями, подорваны в схватках за достижение власти любой ценой и искалечены, чтобы сопротивляться переменам в меняющем свой облик мире. Хуже всего то, что сегодня профсоюзное движение из-за своих ошибок вызывает у рабочих гнев и возмущение. Следовательно, это вы предали рабочих и вы должны защищаться.
Зал встретил эти слова гулом одобрения. Бейнард и другие сподвижники Вайатта поняли, что их лидер снова одержал верх в борьбе.
Тэлли поспешно совещался со своими коллегами, видимо решая, отвечать Вайатту или гордо уйти. Их репутации был уже нанесен серьезный ущерб. Страна видела и слышала слишком много. Лучше было молча уйти в знак протеста, но Том Тэлли привык принимать вызов, или, как едко заметил один из его коллег, не знал, когда следовало промолчать.
— Мне приходилось выслушивать мстительные речи и раньше, — проговорил Тэлли, — но сегодня рекорд побит. Если ваши слова расценивать как будущую позицию в отношении профсоюзов, то им не позавидуешь. Вы подвергли яростным нападкам законным путем созданное движение, и я надеюсь, что придет день, когда вы предстанете перед судом за проповедь режима, стоящего к фашизму ближе, чем какой-либо другой режим в истории нашей страны. Вы просите меня защищаться. Но я не стану защищать себя или профсоюзное движение от вас или кого-либо другого.
— А как же мы? — раздался крик с галерки.
Тэлли окончательно потерял контроль над собой.
— А что вы? — крикнул он. — Если бы не мы, вы сейчас не имели бы и того, что имеете.
— У нас нет работы, и только это правда, — послышалось в ответ.
Томми решил придерживаться тона безвинно оскорбленного человека:
— Мы пришли сюда, чтобы получить от вас поддержку. Но вместо этого выслушиваем оскорбления от двухгрошового узурпатора. Мы знаем, какие выводы нам надлежит сделать. Мы предупредим членов профсоюза, чтобы они остерегались прислужника капиталистов, прячущегося под маской друга народа.
Вайатт в своем кресле наклонился вперед:
— Прежде чем обвинять других в прислужничестве капиталистам, я предлагаю вам отказаться от членства в Комфори-клубе, самом реакционном капиталистическом клубе Лондона.
Даже коллеги Томми начали понимать, что их лидер сам роет себе могилу. Настроение находящихся в зале было явно не в его пользу. А Вайатт не давал передышки:
— Вы могли бы также отказаться от части вашей чрезмерно большой зарплаты в пользу двух миллионов рабочих, имеющих сейчас сомнительное преимущество получения пособия по безработице.
Вайатт встал и взмахнул листком бумаги:
— И еще я советовал бы вам вспомнить о своей ошибке: вы написали вот это письмо премьер-министру, который тоже допустил ошибку, оставив его там, где его мог подобрать любой двух- или трехгрошовый узурпатор.
Тэлли крикнул:
— Вы не посмеете!
Но Вайатт посмел и громко прочитал:
— «Дорогой Кен, боюсь, что мне придется сделать вид, что я противлюсь вашим предложениям. Если цифра два процента безработных, по оценке ваших советников, является умеренной, то мне придется исходить из того, что она значительно больше. Между собой мы, конечно, признаем более значительную цифру с некоторыми оговорками, но открыто я об этом сказать не могу. И поэтому, соглашаясь на два процента, я намерен разразиться громом против трех процентов во имя нашей давнишней дружбы. Говорят, что вы снова где-то простыли. Сейчас это не удивительно».
Тэлли и его коллегам оставалось одно — уйти. Вайатт приобрел еще несколько непримиримых врагов.
Донесение о Джеймсе Симпсоне.
По приказу Вайатта в течение двух суток за Симпсоном велось непрерывное наблюдение. Приводимая ниже выдержка из донесения относится к первым семи часам.