Насколько помнится из моего детства, наше село содержалось в идеальной чистоте. За этим следила община, и она же сама наказывала нарушителей правил. Управляли общиной выборные люди, причём работали они бесплатно, так сказать, на общественных началах. И был порядок не только в селе, но и в тайге, в поле и на реках. Так, сходом решались вопросы, когда начинать бить кедровый орех, когда ловить рыбу, собирать ягоду, выходить на охоту, устанавливались сроки их окончания. Велись общественные работы по строительству мостов, колодцев для воды с трудовым и финансовым вкладом каждого жителя села. Крестьянская общинность соблюдалась в Верхнеусинском до начала 1930-х годов.
Я, как и все дети нашей семьи, после рождения был крещён в местной старообрядческой церкви. Мне дали маленький железный крестик, который я носил на верёвочке до тех пор, пока в школе не появился запрет на ношение крестов. Но это было уже в ссылке. Потом этот крестик хранился у моей мамы в сундуке вплоть до её кончины и прихода в дом новой хозяйки – большевички. Не знаю, куда его дели, но мне его жаль до сих пор.
Из мальчиков я был последним в семье и отличался от всех своих братьев худобой, светлыми волосами и голубыми глазами (один во всей большой семье). И нередко приходившие к нам люди спрашивали родителей: «А чей это мальчик у вас живёт?»
С малого возраста у меня была хорошая память. Если кто-то что-то в доме терял и не мог найти, обязательно спрашивали у меня, где лежит потерянное. Капризничать мне было не перед кем, тем более устанавливать свои правила игры, так как я был всех слабее и младше. Приходилось всё детство носить обноски моих старших братьев – так было заведено в наших бедных крестьянских и многодетных семьях.
Из детства, проведённого на моей малой родине, сохранились отдельные штрихи, глубоко запавшие в память. Помню, как мы рылись в ящиках около магазина, отыскивая крошки конфет. Помню, как я упал с телеги и по моей руке проехало колесо (к счастью, без последствий – видимо, земля была мягкая).
Как в Масленицу люди гуляли, как славили Новый год и рассыпали овёс. Как мы ездили на свою пашню под сопку и там копали солодку – сладкие корни, которые потом сосали.
И особенно запомнился случай, связанный с пожаром. Это было где-то в июне 1930 года. Стояла жаркая погода. Я украл в доме спички, оставленные мамой, и вместе с приятелем Гришей Ташкиным пошёл в стайку, где зимой держали коров. Сначала мы подожгли одну кучу соломы и сразу её затушили. Это показалось нам забавным. Тогда мы натащили соломы побольше и опять подожгли. Когда же пламя стало разгораться и мы уже не состоянии были погасить его (возник настоящий пожар), то, испугавшись, бросились бежать к реке Ус.
Пожар сразу заметили соседи и стали звать людей на помощь. Хорошо, что быстро подъехала пожарная машина погранотряда, а так бы сгорела вся центральная улица села. Дома стояли впритык один к другому, и улица вся полыхнула бы разом. К счастью, большой беды не случилось. Сгорела только стайка, другие строения удалось отстоять. Меня, конечно, выпороли. А потом сидящие на лавочках старухи показывали на меня пальцем, как на местную достопримечательность – на сорванца, который хотел спалить всё село. А уже находясь в ссылке, некоторые горько шутили: зря Витька не спалил село. Тогда бы мы не попали в ссылку, а жили бы как погорельцы в родном селе.
В семьях старообрядцев почти каждое обычное действо превращалось в священный ритуал. Вот как проходил, к примеру, обед. За длинный кухонный стол, обставленный с двух сторон длинными лавками, усаживалась вся семья. Для отца было отведено особое место. У каждого едока своя деревянная ложка местного изготовления. Вилок не было. Ели из одной большой миски. Отец начинал первым, и лишь после того, как он хлебнёт, начинали есть все домочадцы. Но перед тем как усесться, каждый должен был положить три поклона перед иконой. Так же кланялись и крестились и после еды: слава Богу, что он тебя накормил! Никто раньше родителя не выходил из-за стола. За столом взрослые и дети должны были есть молча. Не разрешалось ни разговаривать, ни тем более шалить. Молоко, чай и другие напитки пили из глиняных или деревянных кружек. Мама обычно во время семейной трапезы за стол не садилась. Едва управлялась, чтобы всем вовремя положить еду. Уговаривать кого-то побольше съесть не приходилось – всё сметалось махом.
Вся еда была простой, деревенской: каша и супы из сибирских круп (просо, перловка, овсянка), капуста, картошка, мясо, молоко, сметана, брюква, репа, солёности. На зиму набирали ягод, орехов, ловили рыбу. В общем, всё было местное, произведённое и сделанное самими, за исключением сахара и соли, которые привозили тувинцы, и муки-крупчатки, закупаемой в Минусинске только на праздники. Сахар употребляли очень экономно. Его давали маленькими кусочками, только чтобы присластить чай. Больше пили, как говорится, вприглядку. Чай пили и с мёдом. В полевых условиях употреблялись сушеное мясо и вяленая рыба.