— Моя фамилия Озерцова. Татьяна Григорьевна, двадцати четырех лет. Биографию рассказывать? А вас я тоже еще не знаю, ни фамилию вашу, ни должность. Вдруг вы какой-нибудь «людоед» по специальности?
— В людоедах век не бывал. А зовут Алексеем. Биографию рассказать не стыжусь: самый что ни на есть рабочий класс, в стружках родился. Все рассказывать?
— Ладно уж, идемте, — улыбнулась Таня, — а то на работу опоздаете.
Таня едва поспевала за Алексеем. На переезде у шлагбаума он поставил чемоданы, чтобы размять затекшие пальцы, потом снова подхватил багаж и свернул в сторону от проезжей дороги. Через низкорослый березнячок, через огороды они вышли на главную улицу большого поселка. Утро омыло край неба, зажгло поднимавшиеся из-за леса облака. Над рекой плыла, струилась молочная полоска тумана. Бездымным алым пожаром пылали окна дальних домов. Из-за невысоких изгородей выглядывали подсолнухи. Петухи голосисто орали по дворам. Из труб тянулся в небо розоватый дымок.
Свернув в переулок, они подошли к домику с палисадником и зеленой крышей.
На крылечке, вытирая полосатым фартуком таз, стояла пожилая женщина. Алексей поставил чемоданы и рукавом вытер лоб.
— Квартирантку привел, — коротко сказал он, как будто все было условлено заранее.
Женщина поставила таз на перила крыльца, вытерла руки о фартук и, сказав радушное «милости просим», отворила дверь в дом.
Поднимаясь на крыльцо, Таня не видела, как Алексей за ее спиной приложил палец к губам, загадочно прищурив правый глаз. Пройдя в дом, она остановилась у порога. Алексей внес чемоданы и, ничего не сказав, вышел. Таня не могла услыхать, как он старательно объяснял:
— Ты, мама, приготовь комнату, только не говори, что я… Ну, в общем, я сказал, что знаю квартиру. В общежитиях у нас уж больно тесно… Если проговоришься, не останется еще, пожалуй. Ясен вопрос?
— Да уж кто, кроме меня, Алешенька, твои чудеса понимает, — с глубоким вздохом сказала женщина. Добродушное лицо ее стало грустным. Она хотела сказать еще что-то, но Алексей осторожно отстранил ее и прошел в кухню, затворив за собою дверь.
Ну вот, теперь все в порядке, устраивайтесь, а я пошел. На фабрике, возможно, встретимся, — негромко сказал он, обращаясь к Тане, и уже собирался уйти, когда из соседней комнаты донесся старческий, но довольно бодрый голос, в котором слышались нотки раздражения:
— Ты, Алексей, пластинки для циклей мне когда-нибудь обдерешь? Или опять прикажешь самому подпилком елозить? Экой ты беспамятный стал; пустяковое дело для отца выполнить не можешь!
Алексей сразу как-то съежился: неожиданно и с треском лопнул его маленький заговор.
— Сделаю сегодня, отец, к обеду у тебя будут, — проговорил он растерянно.
Из сеней вернулась хозяйка и засуетилась около Тани.
— Вы, голубушка, раздевайтесь. Давайте пальто ваше, на вешалку его… Ох! да у вас ноги-то мокрехоньки! Где это вам помогло? — всплеснула она руками, увидев мокрые Танины чулки и туфли. — Снимайте всё, подсушим…
Не обратив внимания на растерянный вид Алексея, сна сказала с нарочитой вежливостью:
— Вы бы, Алексей Иванович, чемоданы-то в сторонку отодвинули, а то неловко, поставили тут на самой дороге.
— Ладно уж, мама, отменяется сеанс, — хмуро проговорил Алексей. — Разоблачил батя нас с тобой. — Он отставил чемоданы и, сняв кепку, набросил ее на гвоздь у дверей и уселся на табуретку в стороне.
— Вы проходите в комнату… не знаю, как вас по имени-отчеству, — обратилась к Тане хозяйка.
— Называйте просто Таней. А с квартирой я постараюсь сегодня же устроиться. Я совсем не предполагала…
— Да нет, что вы это? Зачем же, — решительно перебила Таню женщина. — Разве только не поглянется вам у нас.
— Не в этом дело, я не капризная, только хлопоты ваши…
— Полноте! Какие там хлопоты, — стала уверять хозяйка. — До войны семья большая была, привыкли к хлопотам. — Она вздохнула и дотронулась до глаз краешком своего фартука.
Радушие женщины тронуло Таню. Она не стала настаивать на своем.
Хозяйку звали Варварой Степановной. Узнав это, Таня удивилась и обрадовалась. Это было имя дорогого для нее человека: имя ее матери, погибшей в самом начале войны.
…Забыв про ранний час, Таня сразу же собралась на фабрику, но Варвара Степановна заявила:
— И не думайте, голодную не отпущу, не ссорьтесь лучше со мной и порядок в хозяйстве не нарушайте, с меня этого чудушка довольно, — сказала она в сторону Алексея.